[sоmnus]

Мы здесь все сидим уже не первый год и у каждого так или иначе сложился свой особенный жизненный путь, а значит, каждым хотя бы раз был пережит такой опыт, которого не было ни у кого.
Приглашаю вас поделиться историями из вашей жизни - такими, для которых не нашлось прежде контекста внутри общения на форуме, но хотелось бы о них рассказать.

Можно на произвольную тему, можно на одну из приведенных мной, если на ум ничего не приходит, не важно. Хочу услышать.
Произвольный ряд: встреча, которая бывает раз в жизни; момент, когда лучше было уйти, но ты остался; как познакомился с лучшим другом; самый дурацкий или безумный поступок; момент счастья

Вот моя неоправданно длинная история. По сути - набор образов, без изысков, предельно подростковый по духу, но за это его и люблю. Много, потому что именно в таком формате мне всегда хотелось ей поделиться и дать, наконец, конкретную и исчерпывающую форму. Такого, наверное, и не будет уже.

Скрытый текст:

Когда мне было 18 лет (не так уж давно, да), мы решили поехать на дачу к другу, чтобы отметить его день рождения.
Была тогда ранняя весна. По прогнозу ближе к ночи обещали мороз. Дом, куда мы ехали, отапливался печью, и нужно было придумать, как прожить эту ночь в тепле. Было решено не запариваться об отоплении и разобраться с тем, как раздобыть дрова, прямо на месте. Идея, откровенно говоря, плохая, поскольку необходимых инструментов ни у кого не было, а опыта и подавно; все мальчики в компании были городские. Был, однако, азарт. Это придуманное на пустом месте испытание делало ситуацию по-своему пикантной: либо сделаешь, либо замерзнешь. Помню, взял с тогда собой ножовку, и, совершенно не представляя, что меня ждет, с чистой совестью отправился со своим другом и его приетелем к месту встречи.

Самое время представить друга. Назовем его Геннадий. Он - тощий рыжеволосый мальчик-рок-звезда, зачем-то поступивший на программиста. Каждому встречному-поперечному он друг, даже когда не нужно, мастер заговаривать людей до изнеможения, любит музыку больше родной матери.

Встретились мы тогда в метро со всей остальной компанией на нужной станции, поймали маршрутку, которая идет в нужном направлении, и поехали навстречу дурацким подростковым приключениям. Небо было пасмурно-желтым, и до самого горизонта через поле тянется дорога, по которой мы ехали. Девочка-филолог, с которой я сидел, очень серьезно рассказывала мне, почему Дон Кихот - самое отстойное в мире произведение, а я в пол уха слушал и пытался разобраться со своим пленочным фотоаппаратом. Это была не первая моя пленка, но первая поездка, на которую хотелось её потратить целиком.

Помню, как мы подходили к дому. То был миниатюрный деревяный дом в два этажа высотой, с европейскими нотками во внешнем виде. Он не только не нагонял смертельную тоску своей самопальностью, но даже был по-своему уютным. Фасадом с облупившейся зеленой краской он выходил на дорогу, которая в него же и упиралась, а со двора он встретил нас очень классной верандой со столиком и скамейками. Всё вроде не было как в кино, но было при этом очень кинематографично. Это хотелось снимать, и хотелось быть частью фильма, в который бы это вошло.

Обнаружилось, что дров осталось совсем немного, и на ночь не хватит. С Геннадием мы отправились в ближайший лесок и раздобыли слегка подгнившее, но пригодное для наших целей бревно. Первым шоком было обнаружить, что ножовка берет его очень неохотно. Было бы странным ожидать другое: небольшая ручная пила сантиметров тридцать длиной отказывалась выдавать нам больше, чем по небольшому одному цилиндру в полчаса. Был еще небольшой топор, у которого лезвие не держалось на рукояти, и им требовалось раскалывать отпиленные цилиндры на дрова.
Возились и потели мы долго. Несколько раз лезвие топора пролетало в опасной близости к нам. Становилось все более очевидным, что к закату не успеть.

Мужчина с соседнего участка, видимо, вдоволь налюбовавшись беспомощными городскими мальчишками, решил одолжить нам огромную двуручную пилу, а также хороший, сносный топор, и дело пошло на удивление быстро. Именно этот опыт запомнился мне отчетливее всего. Ты и товарищ работаете вместе, синхронно, четко. Сначала ведет один, затем другой. Вы будете работать быстро, если будете следовать нехитрому алгоритму и соблюдать ритм. Мы постоянно сменяли друг друга, потому что пилить бревно - это, оказывается, чертовски интересно. И в этом формате становится понятно, в каких отношениях с человеком вы реально состоите. Геннадий всегда казался мне очень близким по духу человеком, с которым было просто. Но делить с ним пилу оказалось опытом противоположным. Он тянул на себя тогда, когда тянул на себя я, и наоборот. С ним мы работали медленнее всего.

Кроме друга-именинника там был еще один приятель, и его можно назвать Афанасием.
Нас с Афанасием с самого начала знакомства связывали отношения приятельско-конкурентные. Он был такой, как я, а я - как он. Мы чертовски похожи характерами и мышлением, но именно эта похожесть все усложняла. Если бы мы всей компанией жили в доме и делили обязанности, то с Афанасием приходилось бы бороться за одну и ту же роль ежедневно, ежечасно, отстаивая свое право быть лучшим собой. И все же именно с ним мы справились с задачей наиболее эффективно. Мы доделали большую часть оставшейся работы, а остальные ребята пили вино и кололи дрова.

Из тех заготовок, что уже были, девочки с нашей компании затопили печь. Параллельно с нашим исконно мужским занятием они пытались приготовить пасту с грибами. Ничего трудного, но в деревенской печи до этого никто не готовил. Паста, к слову, получилась так себе, но сам факт её наличия в таких условиях был невероятно уютным. Как сейчас помню, как мы сидим на этой веранде, уставшие, потные, и в глубоких сумерках, когда лиц уже не разглядеть, едим пасту под вино и слушаем вечер. Сверчки, собаки лают где-то вдалеке и над нами темно-сизое небо. Черт, было хорошо, да.

Внутри дома было очень атмосферно. Как уже было сказано, он весь деревянный. Тесный, со скрипучими полами, затоптанными коврами, камином, который пожирал наши дрова с неутешительной скоростью. На втором этаже был виниловый проигрыватель, и мы поставили какой-то старый эстрадный джаз. Танцевать под это было трудно, потому что не было понятно, как именно это делать. И все же мы танцевали, уже слегка пьяные. В теплом свете еще не светодиодных ламп все было одновременно унылым и поэтичным, все дышало чьей-то жизнью, на которую мы пришли, как в музей, поглядеть. Старые книги, фотографии, детские рисунки. Мы с самого начала были одеты в просторные свитера разных сейчас уже дурацких расцветок. Разумеется, именинник к этому всему имел более близкое отношение, нежели мы; но он не стал делиться подробностями из истории этого дома, поэтому историю эту пришлось придумать самостоятельно.

Потом мы пошли в лес. Я не люблю пить, и к тому времени был уже почти трезв, и ощущения хорошо сохранились до сих пор. Было чертовски мрачно. Не как на кладбище, не было чувства опустошения с налетом скорби, ни страха неизвестного. Наборот, лес был только с виду пустым, и это пряное чувство незащищенности выводило меня из равновесия. Мы шли, держась за руки, не руководствуясь конкретным направлением. Странно, что не заблудились. Была полная темнота, и свет фонаря прояснял лишь малую её часть. Если остановиться - очень тихо. Один бы точно не пошел.

Уже по возвращению мы легли спать двумя большими компаниями на разных этажах. Так было теплее, да и разговаривать на ночь до изнеможения - это здорово. Утром узнал, что Геннадий посреди ночи уходил гулять в лес один и долго не мог найти дорогу назад. Сам он ничего об этом не прояснил, когда мы завтракали, и потом признался, что будучи пьяным сильно забеспокоился о чем-то личном и думал, что погулять в одиночестве поможет. Разумеется, это не помогло.

К обеду Геннадий и девочки поехали домой, а мы с Афанасием и его другом-именинником остались на следующий маршрут. Было решено напоследок сделать что-то самое крутое и запоминающееся. Именинник достал из шкафа пневматическое ружье. Мы вышли во двор, расставили бутылки и расстреляли все до единой. Я недооценивал пневматику до этого. Небольшой металлический шарик (могу ошибаться, не помню, какие именно патроны к пневматике) разносит в осколки винную бутылку - вот это было зрелище. Тогда наш дух конкуренции с Афанасием проявился наиболее явно, но вместе с тем обрел еще и эстетическую форму. Мы негласно стремились быть лучше друг друга во всем: в позе стрельбы, в хмуром молчании, в обращении с оружием. Он курил, и во многом из-за этого выглядел куда серьезнее меня в тот момент, но такое вполне можно простить - это было чертовски фильмово, красиво, хорошо. Я смотрел и чувствовал, будто сквозь повседневность происходит что-то особенное. Мы играли в стереотипных настоящих мужчин, подражая тому, что, как казалось нам, им свойственно, и это подражание было авансом того, какими мы будем потом. Мы взрослели, и я увидел это как образ.

В конечном итоге мы разошлись с ничьей. Не в то утро, тогда он меня победил - разбитых одним выстрелом бутылок за ним числилось существенно больше, жесты экономнее и увереннее. Ничья у нас сейчас. Он работает программистом и получает неплохие деньги, а я интересно живу. Уже не получится сравнить, как тогда. Но оно и к лучшему.

[toymax]

Сообщение от sоmnus

сидим уже не первый год

Не первое десятилетие уже. Историями вроде делился.
Твою еще не прочел пока, сейчас займусь.
Может что и сам добавлю в копилку

[Deetz]

Зачем я это прочитал.

[rainwalker]

sоmnus, норм, но где конфликт, где сюжетная композиция, лейтмотивы слишком никуда не ведущие!

[Майлз]

Да чет или Ремус не рассказывает о самом пикантном или это была крайне унылая туса

[kavalorn]

Майлз, тут как в кино 12+ все вроде понятно, но подробности остались за кадром.

[Джигмэн]

Самая точная рецензия на очерк в двух словах? Мужской гомоэротизм

[sоmnus]

Я выбрал самое целомудренное прост

Добавлено через 17 минут

Сообщение от kavalorn

Майлз, тут как в кино 12+ все вроде понятно, но подробности остались за кадром.

Это
Алкоситуации, секс и дичь для меня не критерии хорошей тусовки, во многом потому, что 80% всего тусовочного опыта в общаге и вне состоит как раз из них
Запомнились совсем другие вещи, и рассказать хочется о больше о них, чем о сомнительных похождениях, опыт которых был у каждого, кто хотел его получить

Добавлено через 24 минуты
Толкайте ваш спич, господа, очень хочу узнать, какими глазами вы смотрите на мир

[Майлз]

Сообщение от sоmnus

Я выбрал самое целомудренное прост

Ну что же ты, все взрослые люди.
Тут Валар с АртВиком есть, для проведения экспертизы.
Не надо стеснаться!

Сообщение от sоmnus

Толкайте ваш спич, господа, очень хочу узнать, какими глазами вы смотрите на мир

Ничему вы не учитесь!

[sоmnus]

Сообщение от Майлз

Ну что же ты, все взрослые люди.
Тут Валар с АртВиком есть, для проведения экспертизы.
Не надо стеснаться!

не, я сначала дождусь, когда мои гомонаклонности будут иронично-едко препарированы как некая стыдная диковинка, которую никто никогда не видел

Добавлено через 5 минут
rainwalker, о, кстати, читал Керуака?
мне он тогда очень нравился, помню, и всё воспринималось в ключе его взгляда на вещи
наверное, потому так и кайфанул с того, чтобы пилить доски

[rainwalker]

sоmnus, не, к сожалению. Пытался, но чёт скучновато показалось. Я американцев вообще безумно люблю и стараюсь их системно осваивать. От Готторна ща дошел до Фолкнера и Хэма. И до Керуака доползу рано или поздно

Было дело, соседский мальчик стал жертвой вконтактовских китовых групп. Жуть, конечно. Приличная, состоятельная, интеллигентная семья и такое. Наши родители с ними дружили, мы нет, пересекались просто. Помню, впервые тогда столкнулся с ритуалом как реакцией на чудовищно потрясение, был под впечатлением, награфоманил просто чтобы избыть из себя подальше этот ментальный рак. Это больно читать, но фигле, раз уж пошла пьянка

Скрытый текст:

Кирилл не был нам близким человеком. Оттого, когда родственники с чувством безапелляционной правоты обязали меня и жену идти на поминки, я покорился молча и недовольно, дав явственно почувствовать засуху
моего согласия. Хотя, масштаб горя я осознавал. И в тот момент, перед сном, когда жена в смешной облаковидной ночнушке, с домашним хвостом на голове и с перекошенным от ужаса застывшим лицом сказала: "Кирилл... Насмерть" - я испытал причитающуюся долю шока. Отчасти потому, что мозг застали врасплох за не имением шаблона для реакции. Отчасти из-за кажущейся невозможности небытия Кирилла. Но не из-за сочувствия. Не ясно, как я должен был сочувствовать семье мальчика, которого видел 2 раза в жизни. Однако, создание видимости сочувствия при неспособности к ней все-таки более человечный выбор, нежели равнодушие или показной цинизм.

Тот иррациональный испуг, который я смутно ощутил при взгляде на встретившего нас дядю мальчика - будто бы спокойного, усталого, ровным тоном говорящего, - я в полной мере испытал при виде гостей.
Ожидая сплошь горькое молчание, я наблюдал спокойное и собранное действо. До странности ритуальное действо. Не было той нескрываемой, без официозных тормозов живости застолья, громких разговоров, чрезмерной жестикуляции, улыбчивых лиц и радостного интереса друг к другу. Тихий умиротворенный тон, тихие виноватые шутки, будто бы все общение происходило на другой волне, будто смысл фраз и взглядов вовсе не тот, внешний, а какой-то особенный, и ты, вливаясь, понимаешь этот смысл и так же покойно начинаешь вторить этому подспудному голосу печали, что незримо руководил этой пугающе рациональной схематикой.

Помню протянутую к кувшину сильную жилистую руку с красной псориатической папулой на локте. Помню безвкусный морс с кислыми ягодами. Помню тихие беседы с тихими поминающими улыбками, которые внезапно прерывались словами родителей: "Помянем нашего мальчика". И тут же исчезала вуаль ритуально-радостных разговоров, за которой прятались неизбывные мрак и боль, ветер оставлял в покое ветви декоративных елей, взгляды собравшихся замирали, и лишь бег слезы на неподвижном красном лице, всхлипы, слова сквозь плачь, рождающие и приумножающие плач, виноватое недоумение в опущенных глазах не слишком близких раскрывал о жизнь в этих вечно длящихся мгновениях безвременья. И все это соединялось в водоворот горя посвященных, саднящего, пожалуй даже сладкого, передававшегося всем
гостям в какой-то мере. Это не успокаивало, скорее, наоборот, заражало слезами, но стабилизировало от слишком сновидческий безумно-логичного поведения: когда отец подбрасывал вверх маленького смеющегося братика погибшего, кричащего с восковой веселостью: "Я летаю! Я летаю!" Восковой не потому, что ничего веселого он не ощущал и истерика эта заглушала боль. Очень может быть, он действительно веселился. А потому лишь, что я не понимал решительно ничего, ни его смеха, ни выражения на лице отца. Я глядел лоботомированной ассоциативной мыслью, которая в норме преобразовала бы мимику в субъективную целостность, создающую эмпатийную связь, но сейчас чувствовалось, будто слово, что повторяешь много раз, лишается смысла, будто пытаешься понять корень из минус единицы. Иные минуты хотелось забиться в угол и повторять: "Все не так, все не так! Кричите, рыдайте, бейтесь головой, но не сидите кружком, обсуждая соседский газон!"

Тогда я думал, что ритуал есть или иллюзия контроля, или анестезия сердца, или извинение за жизнь перед мертвым любимым, за жажду и за радость ей, до конца не сознаваемое, преобразуемое человечеством в еще одну схему поведения.

Странным образом пришли на ум воспоминания о первом посещении морга в бытность мою студентом.

Пасмурным тем утром, однако, мрачным просторный немой зал назвать было нельзя. Все детали предметные, человеческие и получеловеческие различались отчетливо. И светло тем не менее не было. То есть, когда сидишь на кухне, или гуляешь под солнцем, луной, свет будь он электрический или природный - он как бы материален, ты купаешься в нем, он кружится вокруг всего видимого, желтый, голубой, теплый. Здесь же видно было все, но свет отсутствовал. А высоко над головой зияла пустота, ни неба, ни потолка с ровными логичными конструкциями, ни даже темноты. Пустота эта преломляла в себе окружающее сущее, делало явное бытие обездушенным, каждый каменный уголок стола, каждую пару каменных стоп, каждое движение и сокращение лицевой мышцы и каждую морщинку. Все сливалось в единой пустоте зримого материального явления.

Не страх чувствует студент в морге, не отвращение. Был бы это случай нечаянный, где паника, суматоха и шоковая обостренность чувств притупляли сознание. Но здесь в холодном бараке на ровным рядом выставленных холодных гранитных столах лежали они, вернее оставшийся от них твердый холод. Даже от детей. Врезалось в память худое тельце лет девяти, с закрытыми глазами и черным пятном открытого рта на лице, оно лежало на боку, неестественно скрючившись. Смазанные черты его были будто растворены в воздухе, как лицо статуи, которую изнаночный скульптор почти растворил в каменной глыбе

Я смотрел и не понимал как обозначить наблюдаемое. Теперь знаю: конец там, где конца быть не может - конец жизни, начинающейся жизни, и вот оно свидетельство той жизни, но и свидетельство ее отсутствия одновременно. Я смотрел лишенный эмоций, а этот злой оксюморон погружался все глубже в слои осознания, как раскаленный кирпич бы медленно тонул в куске масла. А тем временем так сноровисто между столов сновали патологи в фартуках, некоторые уже приступили к решению своих анатомических уравнений, моя группа организованно шла за преподавателем. Все молчали, все следовали заранее отработанному алгоритму, и даже мы, впервые погруженные в этот иноприродный межсутийный космос, не смели пикнуть несмотря на медленно расползающееся, ступорящее безумие.

На столе был человек которого не было. Странных диссонанс одновременного физического присутствия и духовного отсутствия. Осознание того, что тем, что был человек, есть не тело, а либо наличие процесса в теле, либо вообще что-то другое и не ясное совершенно.

Но даже с опустошенным после вскрытия телом и зияющей дырой в черепе лицо было все тем же сфотографированным во сне. Казалось можно оставить лишь его, и то скребущее ощущение субъективного бытия в нем никуда не исчезнет.

В тот день мне казалось, что весь этот направленный порядок мимики, движения и недвижения, лишенный пульса, являлся самым разумным и естественным ответом человека на тот экзистенциальный разрыв, не могущий быть, но наблюдаемый воочию. Отмежеванный материальный фрагмент явления, вырванный из диалектического контекста. Как человек смотрящий на собственные внутренности.
Не возникало такого чувства при взгляде на камень, да и на мертвую собаку. Ведь деже процессы органической жизни не определяют самосознание. Точнее сказать, если и опредедляю, то абсолютно неясно каким образом и только в человеке. И духовно-материальная целостность - во всей вселенной это только человек.
Все это действо было службой в храме максимальной рациональной рефлексии человечества, отвечающей на вопрос почему мы наблюдаем отсутвие того, что определяет присутствие. Мы можем лишь оправдываться, мол, на что способна наша скудная психофизика, то делаем и будем продолжать бесконечно, ибо лишь такой ответ держит нас на спасительной колее рассудка.

Это и была та самая иллюзия контроля над главным априорным противоречием самосознания, не поддающемся анализу, но явственно ощущаемым: категории сознания и смерти противоречат друг другу. То, что способно осмысливать себя и мир ежесекундно, не способно помыслить свой конец. Это общий принцип работы человечесеого ума, из которого рождаются производные объективные упримитивленные идеи о саде на небесах и бессмертии - только потому что они более человекоудобны. Принцип невозможности сознания познать собственную смерть. Отрицание этого конца и называется верой. Вера в продолжение или непродолжение. И ответ, будь то ритуал религиозный или следствие максимального рационалистского осмысления - научный, есть не более чем капитуляция. Мне хотелось в те минуты, чтобы в зал ввалилась толпа скорбящих, заполнила криками, слезами и плачем, даже молчанием в конце концов, живым молчанием боли этот духовный вакуум. Безумие, сливавшееся в единое сочувствие, неизбывный кошмар смерти, ежесекундное острейшее горе считал я единственным возможным ответом на смерть. Ведь, в конце концов, любовь и горе по утрате любимого - то вечное, что дано нам познать

[ArtVik]

Прочитанное немного напомнило роман Лондона "Маленькая хозяйка большого дома".
И местами меметичные сочинения Ли Вонг Яна.

Красивно и сухо летом в лесу. Летний лес всем чудесен. Он мне любовни и мягки. В нем гулять прельстиво и тепло. Мне интересно там бредить со своим любовным другом. С другом в лесу сладко и тепло. Там мы с ним любуемся.

В целом довольно пряничное чтиво, как почти всегда у автора.
События, правда, довольно блеклые и не всегда, как по мне, оправдывают столь густо романтизированное описание.

Сообщение от sоmnus

когда мои гомонаклонности будут иронично-едко препарированы как некая стыдная диковинка, которую никто никогда не видел

Для этого тексту не хватает пикантности. Препарировать особо нечего. Всё слишком явно подано.

[sоmnus]

rainwalker, вау
Опыт мрачный, да. С похоронами сложное по-своему переживание. Странный ритуал, где люди, которым не всё равно, делят свою ситуацию с людьми, которым это в разной степени безразлично. Странно смотреть на это со стороны.
Создается впечатление, будто окружающий мир для тебя - сложно работающий механизм, который ты схематизируешь, чтобы понять его и иметь возможность взаимодействовать с ним на основе этого понимания.
А что насчет морга? Как ты там оказался?

ArtVik, ну хорошо, может, в другой раз тогда

[rainwalker]

sоmnus, ага. и похороны, и рабочий процесс в морге (для меня в те минуты) - всего-лишь две только кажущиеся противоположными по смыслу попытки справиться с травмирующим антагонизмом, залечить раны через формирование сбалансированной символической структуры.
Я врач, студентов в морг водят на топанатомии и судебке

[kavalorn]

с первого раза текст не прочитался - достойный конкурент у хоупника оказывается тут есть.

[rainwalker]

kavalorn, было б чудно, но нет. У меня не заумно, а просто криво, не прилизывал, скопировал из заметки 5 летней давности.

[Льюс Терин]

Я ждал кульминации, а она не наступила.

[maxim 4rever]

Сообщение от Льюс Терин

Я ждал кульминации, а она не наступила.

[sоmnus]

Зачем я это увидел