- Приветствуем героя!
Я еще не успел удивиться, как со всех сторон обступили с поздравлениями знакомые и соседи. Первым мою скромную персону схватил Игорь, задушив в медвежьих объятиях. Тут же став добычей улыбающегося до ушей сталкера Санька, я, наверное, долго еще освобождал свою руку, если бы не донесшийся из толпы знакомый хрипловатый голос:
- Да отпустите вы его! Парень только оклемался.
Сразу же за голосом, возник и его обладатель. Ленин появился, словно вырос из под земли, огорошив меня ещё больше.
- Антон, рад видеть тебя живым и здоровым. Хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит? Видишь хорошо?
- Да вот, Владимир Ильич, минуту назад думал, что у меня галлюцинации, увидев столько народу по случаю моего выздоровления. Все остальные органы, вроде, не протестуют.
- Отлично, боец, скоро ты и все твои органы сослужат нам хорошую службу. Готов вновь взять в руки оружие? – знакомый пристальный взгляд Ленина.
- Так точно, Владимир Ильич.
Начальник станции, взяв меня за плечо, быстро отвёл в сторону.
- У меня к тебе дело, солдат, – сразу же заговорил он. – Ты присутствовал на Совете Станций, поэтому считаю излишним вновь вводить тебя в курс дела. План, озвученный мною тогда, принят. Сейчас я хочу посмотреть, остались ли твои боевые навыки на прежнем уровне. Пройдём со мной, а друзья подождут пока на станции.
Я молча последовал за Лениным.
Издавна одну из прилегающих к станции подсобок, вследствие её больших размеров, отдали под стрельбище. Именно туда и повёл меня начальник станции. Тир представлял собой длинный, широкий коридор, заканчивающийся обвалом. Никто толком не мог сказать, что являлось причиной груды обвалившихся материалов, замыкающей туннель. Попытки раскопок ни к чему не привели – если по ту сторону что-то и есть, то это что-то закопано на славу.
Красные лампочки тускло освещали закиданный мусором и окурками пол и тянущиеся в никуда по стенам толстые трубы. Войдя в стрельбище, мы сразу же подошли к столику с лежащей на нём винтовкой. Ленин жестом указал на оружие и виднеющуюся вдалеке мишень, освещённую алым светом аварийной лампы. Приблизившись к столику, я удивлённо отметил, что рядом с винтовкой лежали боевые патроны. В тире только по особым праздникам разрешали стрелять из боевого оружия, почти всегда ограничиваясь пневматикой. Патронам находили гораздо более хозяйственное применение, нежели стрельба по мишеням.
Проверив и зарядив винтовку, я вскинул её на плечо и прицелился. Три манекена, замерев в самых причудливых позах, через несколько секунд были лишены своих пластиковых голов, огласив тир предсмертными хлопками.
Ленин проверил через оптику результаты моей стрельбы и удовлетворённо кивнул.
- Послезавтра с утра выходите на поверхность вместе с людьми из Текстильщиков. Подробности у Шерифа.
Хлопнув меня по плечу, начальник станции обернулся и быстро покинул помещение.
Ну и дела…
***
Толпа, созванная добряком-Игорем, быстро разбежалась по делам, оставив гудящую от поздравлений голову и измятые рукопожатиями конечности. Оказавшись, наконец, один, я поплёлся в переоборудованный под умывальню туалет метро.
Среди спасшихся оказались и сантехники, так что в кратчайшие сроки на станции была переоборудована и восстановлена система фильтрации и водоснабжения, заметно поизносившаяся за последние годы. Мне, однако, было всё равно, и я с удовольствием стоял под струйками воды, отливающей ржавчиной. После водных процедур я вышел на Рязанку и медленно двинулся в сторону оружейной Шерифа, смакуя блаженное состояние относительно чистого тела.
Палаточный городок, раскинувшийся на станции, заметно потрепался за время моего вынужденного заключения. Крайняя палатка, принадлежащая философствующему грибоводу Василию, сильно покосилась, а на левой стороне зияла большая рваная дыра. Я уже подумал, что хозяин бросил своё жилище, как вдруг раздалось бормотание и из рваного «окна» выглянуло щетинистое обвисшее лицо. Полный надежды взгляд красных от усталости глаз искал кого-то, но, увидев меня, Василий не сдержал разочарованного стона. Взяв себя в руки, он выдавил что-то похожее на «здравствуй, Антон» и исчез в палатке. Похоже, меня он хотел видеть далеко не в первую очередь. И все же через несколько мгновений в жилище грибовода послышалось копошение, и опять раздался колышущийся голос Василия.
- Антон, прости, пожалуйста, не видел ли ты Дашу случайно?
Я ответил отрицательно и из вежливости поинтересовался, что случилось. Василий, нервно заламывая руки, поведал, что его дочь совсем перестала уважать отца. Она и раньше считала его нищим, а из-за наступившего кризиса, ещё сильнее ударившего по карману, заявила, что жить вместе с ним ниже её достоинства и, закатив прощальный скандал, ушла. Грибовод чуть не со слезами на глазах просил, если я увижу его дочь, передать ей, что папа ждёт дома. Василий теперь подрабатывает на заставе и способен хорошо обеспечить единственную дочь. Обещав родителю исполнить его просьбу, я двинулся дальше.
Соседняя с Васильевой палатка явно была брошена. Из кучи мусора, словно скелет погибшего существа, торчали остатки каркаса. Здесь жил Дрю – постовой на заставе. На самом деле его звали Андрей, и кроме имени я о нём больше почти ничего не знал. В нашем обществе постовых он был новеньким, поэтому ему всегда доставалось самое плохое оружие и позиция в заставе на задках. Судя по всему, на этот раз автомат заклинил в самый неподходящий момент.
В двух палатках по соседству проживало целое семейство, и шум, царивший там, резко контрастировал с жилищем Василия и скелетом, оставшимся от места жительства Дрю.
Двое хозяев палаток, прогуливаясь одним дождливым вечером двадцать лет назад неподалёку от метро, даже не подозревали как им повезло с временем и местом. За эти годы они неплохо устроились, и их стараниями на станции регулярно звучал детский плач. Наплодив шестерых, эти ребята не собирались останавливаться, поставив цель, ни много, ни мало, возродить человеческую расу. Может не качеством, но уж точно количеством.
Перебегавший станцию мужичок чуть не снёс меня и, рассыпавшись в извинениях, тут же исчез в одной из шумных палаток. Отец семейства (а это был именно он) работал на Грунтовых Мельницах, и у него не было ни секунды свободного времени. Я всегда видел его занятым каким-либо делом, и часто задавался вопросом – спит ли он вообще? Его жена – ворчливая деловитая женщина с длинными бледно-рыжими волосами являлась не только матерью самого большого в Трое семейства, но и главным поваром Рязанки. Эта профессия как нельзя лучше подходила её порывистому, неспокойному характеру.
Пожалуй, эти двое были главными трудоголиками станции. Имея массу обязанностей, уследить за всеми своими детьми было фактически невозможно. Старший сын – Паша – судя по слухам, совсем отбился от рук. В свои восемнадцать он перепробовал, наверное, всю дурь, кочующую по Трое. Семейные ссоры по этому поводу громыхали с завидной регулярностью. Я с сочувствием посмотрел на многодетную мать семейства, с котелками спешащую к кухне, и тихо двинулся дальше.
Расположившаяся неподалёку от шумных палаток большой семьи, «Цирюльня», как её называли все на станции, принимала желающих постричься, судя по парочке с калашами наперевес у входа. Здесь жил единственный во всей Трое парикмахер со странной кличкой «Цирюльник». Ещё во время нападения людоедов с Текстильщиков, кто-то дал ему это древнерусское прозвище. И теперь оно за ним окончательно закрепилось. Цирюльника знали все, так как стричься к нему ходил весь управляющий состав трёх станций. А эти вооружённые ребята, скорее всего, охраняли именно одного из таких клиентов.
Вот уж на ком не отразились волнения последних недель!
Рядом с Цирюльней стояла брошенная палатка, а по соседству с ней выделялся на общем фоне выгоревший тряпичный ларёк. Здесь находилась резиденция рязанского торговца по кличке Барыш. Он же Барышников Игорь Константинович. Рабочий день у него уже начался, поэтому Барыш сидел на пожелтевшем от времени табурете и хмуро глядел из-под нависших седых бровей по сторонам в поисках покупателей. Их поблизости не наблюдалось, что заставляло торговца неумолимо выигрывать у самого себя в шахматы, разложенные на заваленном товаром столике.
Следующей достопримечательностью, приглянувшейся мне в длинном жилом ряду, была покрашенная в бледно-красно-алый оттенок палатка женщины по имени Любовь. Судьба сыграла с нею злую шутку – несколько лет назад от болезни погиб её муж и кормилец их небольшой семьи. С тех пор она была вынуждена использовать своё имя по прямому назначению – дарить любовь окружающим. Правда, не совсем искренне и вовсе не бескорыстно.
Время для клиентов сейчас было неудачное, и Люба сидела рядом с палаткой, заинтересованно читая какую-то книжку в мятой обложке.
- Привет, Антон! – неожиданно окликнула она меня.
Я обернулся в её сторону. Она отложила книжку и приветливо махнула рукой.
- Здравствуй. – я улыбнулся ей и отметил, что всё таки для своих тридцати семи и такого образа жизни, она выглядит очень даже ничего. – Что читаешь?
- Ой, француза одного. Колька с Текстильщиков, когда заглядывал, оставил. Сказал – о любви! – Люба с восторгом в глазах подняла книжку и глянула на обложку. – Мо… Мопассан. Красиво пишет человек!
- О, ну я таких и не знаю даже. – смущённо улыбаясь, проговорил я.
- Если хочешь, могу дать почитать. Ты заходи вечером – я уже прочту.
- Я бы с радостью, Люб, да мне к Шерифу сейчас, а потом вообще ни до чего будет. На поверхность скоро идём, партийное задание, сама понимаешь.
- А, понимаю… - Люба прикусила губу и с надеждой проговорила. – Но ты всё равно заходи! Вспомним, как в старые времена…
- Люб, ты прости, не сегодня.
Я махнул рукой и поспешил удалиться.
- Приходи, если передумаешь! – донеслось мне вслед.
Я лишь неопределённо кивнул головой, ускоряя шаг.
Не то, чтобы я никогда не пользовался услугами этой женщины, как раз наоборот. Но сегодня желания совсем не было. Расслабиться можно потом, а сейчас... Первым делом, как когда-то говорилось, самолёты.
Зайдя в логово Шерифа, я увидел десяток человек с оружием разного калибра, ведущих оживлённую беседу. Видно, пока я приводил себя в порядок и медленно плёлся по станции, на заставе произошла смена караула, и только что пришедшие оттуда бойцы устроили себе обеденный перерыв.
Повариха, отлив супа последнему в очереди бойцу, заметила меня и махнула черпаком.
- Давай, Антошка, тебе отъедаться надо!
Усевшись с миской супа и куском бурого хлеба на перевёрнутый ящик из-под патронов, я, внимательно слушая разговор, начал медленно опустошать свою тарелку.
Вынужденная экспедиция на поверхность здесь волновала всех. План Ленина, изрядно мною подзабытый, повторялся вновь и вновь, обрастая новыми деталями и подробностями. Шли толки об отряде, идущем на поверхность, поджидающих там опасностях и последствиях похода, неизменно начинаясь со слов «зато, если получится…». Моего скромного появления почти никто не заметил, и я, доев суп, ингредиенты которого для меня всегда оставались загадкой, направился по стеночке вглубь комнаты. Там за столиком невозмутимо восседал Шериф, прочищая ствол разобранного Пустынного Орла и неспешно отвечая на вопросы сидевших напротив бойцов.
- Здорова, Тоныч! – не поднимая головы, произнёс он. – Очухался, сукин сын?
- Как видишь, старикан.
- Эй, да я тебя всего на несколько лет старше. Выбирай выражения! – Шериф привстал и со смехом крепко пожал мою руку. – И всё же я рад тебя видеть, дружище. С начальством, смотрю, уже поговорил? Ко мне направили? Тогда слушай внимательно.
Он прочистил горло и, разгладив лежащую рядом карту, продолжил.
- Выходим послезавтра в шесть часов утра. Время самое удачное – ночные твари уже разбрелись по своим норам, а уборщики и вся дневная шваль ещё не вылезла на поверхность. Направляемся к Выхинскому депо сначала по рельсам. Далее гнездовья уборщиков, обходим их справа, двигаясь дворами через пятиэтажки. Потом придётся идти по рынку. Место самое опасное, согласен, но другого пути нет. А дальше депо и помеченные крестиками места с запчастями на карте – дело моё и техника. Загружаемся всем нужным и покидаем депо, двигаясь уже вот через этот район. – Шериф спокойно рассказывал, тыкая в разные места карты, обращая на себя внимание большинства находящихся в комнате бойцов. – В бензоколонках выкачиваем всё, что только можно. Скорее всего, придётся много пострелять, так как там полным-полно слизней. Обратно надо дотащить тонну оборудования и горючего, так что на задание идём налегке. Возвращаемся туда же, откуда пришли. Кодовое слово – Вепрь. На всё про всё у нас есть шестнадцать часов. Если не вернёмся засветло, то вообще вряд ли вернёмся. Если честно, меня уже жутко задолбало третий раз всё это рассказывать.
Последнюю фразу Шериф сказал скучающим голосом и нажал на спусковой крючок направленного в мою сторону Пустынного Орла. Я по инерции зажмурился, но раздался всего лишь пустой щелчок незаряженного пистолета.
- Расслабься, Тоныч, а то нервишки пошаливают. – ухмыльнулся Шериф.
- Отличная шуточка, шляпа на ножках. – с раздражением проговорил я и под смех окружающих скорчил рожу. – В следующий раз заправь его водой, чтоб совсем смешно было.
- Хорошо сказано, Тоныч, язык у тебя на месте! – воскликнул Шериф и уже серьёзнее добавил. – Тебе, в общем, всё понятно? А то, когда станет жарко, отвечать на вопросы времени уже не будет.
- Из кого состоит отряд, и какое оружие возьмём? Я слышал, Выхинское депо далеко не самое приветливое место.
- Ты почти всех знаешь. Игорь, Джон, Света, Консул, некий Цветной с Текстильщиков, Самурай и твой покорный слуга. Все, кроме девушки и Самурая, вооружаются по комплекту два. У этой парочки свои ятаган и стрелы…
- Чего?
- Не важно. Короче, комплект два я тебе завтра выдам. Ещё вопросы?
- Кто будет главным? И среди тобою названных я не знаю ни одного врача и даже ветеринара.
- Оба врача нужны на станциях. Вместо доктора пойдёт Консул с Кузьминок – глаза и руки Аякса. А подчиняться ты будешь мне, салага, так решило начальство.
- Странно, что не Консул.
- Да, они всё хотели его кандидатуру выбрать, но пришли к выводу, что район я всё равно знаю лучше и подготовлен не то, что этот красноносый.
- Ладно, поздравляю, вопросов больше нет.
Я козырнул Шерифу и стал пробираться к выходу. Теперь моё присутствие было всеми замечено, и мне почтительно уступали дорогу, хлопая по спине и желая удачи. Надеюсь, эта дама будет ко мне благосклонна.
***
Только после посещения качалки, я понял насколько атрофировались мышцы за время моего пребывания в больнице. Разводка гантель небольшого веса давалась с великим трудом. А поднимая железную палку арматурины, игравшую роль штанги, я чуть не надорвался. После физических нагрузок неожиданно сильно захотелось пойти в Кузьминки и проведать Жанну. Но далеко зайти не удалось: в тихом, соседствующем с Проклятым, туннеле меня остановил небольшой патруль. Приказ Аякса – бойцов, идущих на экспедицию, с Рязанки не выпускать. Пришлось тащиться обратно. Игорь до сих пор был в карауле. Не смотря на все приказы, он пошёл на заставу и всё ещё был на смене. Вечер не обещал ничего интересного, и я, вернувшись в свою палатку, уснул как убитый.
Я сижу в тёмной комнате, которую освещают лишь редкие свечи, разрозненно выхватывающие из мрака куски пространства. Передо мной книга, которую я спокойно читаю, не смотря на полумрак и совершенно незнакомый мне язык, на котором она написана. Эта книга даёт мне понять всё, не понимая при этом ничего. Я радуюсь – как же всё просто в этом сне! Во мне просыпается небольшой аппетит, и я отковыриваю ложкой небольшой кусочек мяса из хрустальной тарелки рядом со мной. Ммм… Мозг, пожалуй, заслужено считается изысканной пищей. Особенно, если он принадлежит человеку. Подлив в тарелку с мозгом кроваво-красного соуса, я тихо перелистывает страницу, но вдруг понимаю, что делаю. Этот сон мне чертовски неприятен. Я хочу проснуться! Открыть глаза! Открыть!
- Открыть! – я услышал наяву свой хриплый голос и действительно проснулся в тёплой палатке на Рязанском проспекте.
По лбу струйками стекает липкий пот, а из груди пытается вырваться сердце. Чёртов сон! Хрустальная тарелка с её содержимым предстала перед глазами, как наяву. Желудок не выдержал, и меня вывернуло прямо на семейную фотографию в рамочке. Хорошее начало дня, ничего не скажешь…
Хорошо, что в палатке всегда стояла нацеженная бутылка воды, которой я не преминул воспользоваться, оттирая переваренный шашлык. Это был всего лишь сон, плохой, мать его, сон…
Меня привёл в чувство знакомый голос снаружи палатки.
- Есть дома кто-нибудь?
Вытерев тряпкой остатки вчерашнего пиршества, я буркнул «входите».
Через секунду перед моими глазами предстал не кто иной, как «почтальон» Лёшка. Он конфузливо засуетился у входа и, наконец, сел в указанном мною месте.
- Какими судьбами, Алексей? Решил проверить результаты своей работы?
- Антох, ты прости меня, я сейчас в каталажке сидеть должен, да начальству руки нужны! Я ведь не знал, ни что в записке той было, ни чего Труп от тебя хотел. Меня друг попросил – я сделал.
- Черт с тобой, Лёшка, – устало проговорил я, зная, что всё им сказанное никак не проверить. – Ты зачем явился?
- Прощения попросить… И удачи пожелать.
- В смысле?
- Так ведь вся Троя на ушах ходит! О завтрашней экспедиции чего только не говорят.
- Все уже знают? Хотя, ничего удивительного…
- Да, ты же знаешь, как у нас сплетни быстро распространяются. К тому же, люди замечать стали, как положение на Трое стало меняться. Вон, вояки с Текстилей уже свою экспедицию собирают…
- А этого я не знал. Ну-ка поподробнее.
- Да, ты ж неделю провалялся… - Алёшка запнулся.
- Продолжай давай. – я уселся поудобнее.
- Короче, там-то первыми положение дел поняли. Продовольствия им поступать стало меньше, да и электричество сильно засбоило. Солдатики быстро что к чему сообразили, а, узнав об экспедиции, посчитали её самоубийственной. Сейчас там чуть ли не бунт назревает. Некоторые говорят, – Лёшка зачем-то понизил голос. – Что ребята с Текстилей собираются спасать свои шкуры сами. Пойдут через коллекторы в обход, а потом по поверхности прорываться будут. У них-то костюмов хватит…
- И много набралось желающих сгинуть в канализации?
- Чего не знаю – того не знаю. – Алёшка пожал плечами и хотел что-то добавить, как на станции раздался женский вопль. Видно, о творящемся сейчас снаружи, он тоже не догадывался.
Стоило выбраться из палатки, как нашим взорам предстала дикая картина. Рядом с многодетной семьёй жил парень по имени Рома. Сейчас он стоял рядом со своей палаткой, а напротив, потрясая кухонным ножом, сверкала глазами разъярённая мать большого семейства. Их обступило несколько человек, среди которых были и ревущие дети поварихи. Я бросился вперёд, но было уже поздно.
-… И тебе больше не жить! – исступлённо крикнула беснующаяся женщина и набросилась на Рому с ножом.
Когда подбежали мы с Алёшкой, Рома лежал на полу станции, истекая кровью. Повариха сидела рядом и рыдала. Нож лежал у её ног. Пнув оружие подальше, я подпрыгнул к Роме, проверяя пульс.
- Он жив! Помогите мне кто-нибудь. Позовите врача!
Я огляделся по сторонам и встретил несколько холодных, отсутствующих взглядов.
- Вы оглохли что ли? – я переводил взгляд с одного безразличного лица на другое.
- Сам виноват. – Барыш, выглянув из своего ларька, первым ответил мне. В его глазах читалось осуждение. Хоть какие-то эмоции!
- Чёрт возьми, что здесь произошло?
- Парень продал наркоту Паше. Паша умер от передоза. Матерняя любовь выплеснулась наружу. Вот и всё.
Только сейчас я заметил, что рядом с плачущей женщиной лежит тело её сына. Паша был сильно бледен, а на лице застыло выражение тревоги. Как будто он был чем-то обеспокоен. Мать сквозь всхлипы перебирала его волосы.
- Лёшка, сбегай за начальником станции. Быстро!
Я глянул вслед убегающему Лёшке, и вновь сел рядом с телом Ромы. Рана была не смертельная, но сильно кровоточила. Пришлось пожертвовать рукавом рубахи, чтобы хоть как-то остановить кровь.
- Зря ты над ним трясёшься. – голос Барыша раздавался с прежней бесстрастностью. – Эти героинщики ещё наверху достали, а здесь им вообще не место.
- Я далеко не мать Тереза, но звание человека у меня ещё никто не отнимал. – огрызнулся я.
Барыш пожал плечами и исчез в ларьке.
Кровь струилась не переставая. Рома был без сознания, и единственными звуками, нарушающими тишину, были всхлипы матери и окруживших её детей. Люди постепенно стали расходиться. Я уже сам хотел идти за помощью, как, наконец, прибежал Ленин с Лёшкой и Шприцом. Рому положили на импровизированные носилки, и я с Лёшкой под чутким руководством Шприца понесли раненного в поликлинику. Переложив парня с носилок на нары, мы покинули Шприца и его клиента. Как ни странно, но больных в поликлинике хватало. Почти все нары были заняты.
- Не знаю, как тебе, Антох, а мне этого ублюдка совсем не жалко. Получил по заслугам.
Я хотел было ответить на Лёшкины разглагольствования, как увидел спешащего мне навстречу Игоря. Махнув Лёхе рукой, я направился к другу.
- Здорово. У вас тут ЧП произошло, я смотрю.
- Мать почикала друга своего сына. А так всё в порядке.
- За что?
- Наркотой приторговывал недоброкачественной.
- Понятно. Жить будет?
- Да, рана, вроде, не смертельная.
Игорь глянул на станцию. Там копошился Ленин и несколько мужиков, переносивших тело Павла и удерживая его плачущую мать.
- Ленину работы в последнее время хватает. – задумчиво произнёс он и перевёл взгляд на меня. – Ты сам-то как? Видок так себе…
- Я-то в порядке, рубашку только жалко. – я с сожалением потряс остатками рукава.
- Это ничего страшного, тому парню больше досталось. – Игорь ободряюще улыбнулся. – Позавтракать способен или ты ещё не отошёл?
- Как ни странно, но от еды я бы не отказался. Не говори, только, о человеческих органах, хорошо?
- Как скажешь. – удивлённо покосился на меня Игорь.
***
- Игорёк, а ты в Бога веришь?
Недавние события и воспоминания о безразличие людей к истекающему кровью человеку смешались с виденным во сне, заставив отложить ложку от недоеденной похлёбки.
- Да во что тут только не поверишь… Мама твоя сильно верила. А я – так… Молюсь иногда кому-то, а кому – сам не знаю. Ты к чему спросил-то? – спустя секунду добавил он, принимаясь за еду.
- За последние две недели со мной столько всего произошло, что невольно задумаешься над смыслом жизни, Богом, высшей целью…
- Ничего себе! И что же такого случилось?
Я вкратце описал свой сон и смутно упомянул о светящейся комнате, оживившей меня после смертельного ранения. Игоря так заинтересовал рассказ, что на время он даже перестал есть.
- Да, дружище, странно это всё. Хотя, в иной раз чего только не приснится… Надо же – поедатель мозгов! – Игорь усмехнулся и, доев похлёбку, с блаженной улыбкой развалился на скрипучем стуле в столовой.
Дефицит с пищевыми запасами был на лицо. Порции для бойцов заметно уменьшились и ещё больше стали чем-то попахивать. Главного повара по понятным причинам сейчас не было на рабочем месте, и еду нам наложила молоденькая вертлявая девушка в посеревшем от времени колпаке.
- Меня в лоно церкви приняли ещё маленьким ребёнком, но, честно говоря, ходил я туда только из-за родителей. – неожиданно заговорил Игорь. – Точнее, дедушка водил иногда вместе с папой. Могу сказать, что церковь совсем ничему меня не научила.
- Да, ко всему этому человек должен прийти сам, а не насильственно. Кстати, не совсем люблю такое сочетание, как «принять в лоно церкви». Создаётся ощущение, будто ты церковь трахаешь.
Игорь хотел что-то возразить, но тут в столовую вошёл уставший Шприц и направился к вертлявой поварихе. Заметив его, я привстал со стула и спросил:
- Как там мой пациент?
Шприхов медленно обернулся.
- Рана не смертельная. В себя пришёл и всё бормотал, что ему есть хотелось, и за еду отдал валявшуюся у него дурь. Кстати, там ваши напарники пришли с Текстильщиков. Идите поздоровайтесь что ли…
- О, Антох, я слышал, там Самурай будет собственной персоной! Потопали!
Игорь быстро доел остатки похлёбки и вскочил, чуть не опрокинув стул. Я поднялся следом за ним, и вместе мы покинули полупустую столовую.
Вояк с Текстильщиков сложно было с кем-либо перепутать. Среди снующих по станции людей, они походили на небольшое освободительное войско, собравшее Альянс из нескольких государств – настолько разношерстная собралась компания.
Первым в глаза бросился американец. Джон Гленн, перебросив через плечо штурмовой карабин, замер, как истукан, и только блуждающий в поисках неизвестной цели взгляд бледно голубых глаз выдавал в нём признаки жизни и, если присмотреться, искры неутомимой мысли. На нём был обычный солдатский камуфляж, бронежилет, чёрные сапоги и откинутая за спину панама защитного цвета. К операции он подготовился основательно – помимо автомата за плечом, на поясе висела пистолетная кобура, нож и целый набор гранат. Были заметно, что он до сих пор не освоился в этом месте и держался обособленно от других. Его лицо хоть и носило следы многих лет под землёй, но всё ещё хранило неуловимым образом следы былой беспечной жизни. На подбородке его росла густая светлая борода, но, увидев такого в Москве, сразу догадаешься – турист.
Неподалёку от Джона стоял верзила по кличке Цветной. Будучи ниже американца почти на голову, этот человек был невероятно широк в плечах. Форма спецназа, рассчитанная на очень могучих людей, жала ему в плечах, и он собственноручно скроил себе синюю безрукавку, обнажающую его огромные ручищи. Бронежилет он не одел, но вооружён был, как и американец. Свою радужную кличку Цветной получил из-за глаз разного цвета: его правый глаз был зелёный, а левый отливал лазурной голубизной. Не смотря на обманчиво-позитивный окрас, в этом взгляде читалась угроза и постоянная настороженность. Сколько слухов ходило про эти глаза и их обладателя в Трое! Живя на поверхности, я ни разу не слышал о краповых беретах – совершенных машинах-убийцах, выкормленных правительством. За ними ходила слава лучших из лучших, а подготовку к службе в этих отрядах выдерживали только избранные. Здесь же, под землёй, не было ни правительства, ни начальства, и каждый боец невольно рассекречивался. Так произошло и с Цветным. К тому же, этот человек просто не представлял себе жизнь без войны и приказов, и сразу же ушёл на военную базу Текстильщиков использовать свои навыки там. Он был способен выполнить любой приказ, достигнуть любую поставленную цель и преодолеть все существующие препятствия. Увидев его здесь, я нисколько не удивился.
Разглядывая эту парочку, я не мог пропустить уже спешащего нам навстречу краснолицего Консула. «Ответственное лицо» из Кузьминок нисколько не изменилось со времени Совета Станций. Тонкие черты лица и умные глаза выдавали в нём скорее теоретика и стратега, чем практика и солдата. Его худощавая фигура, запакованная в камуфляж, быстро приблизилась к нам, и Консул резко пожал мне и Игорю руки. Он тут же начал по новой вводить нас в курс дела и, слушая его, я недоумённо подумал, какой чёрт придумал ему такую глупую кличку?
- …Шериф на месте, говорите? – отрывистый командный голос Консула заставил отмахнуться от пустяковых мыслей.
- Да, в оружейной, как обычно.
- Туда и направимся.
Консул махнул рукой, и американец вместе с Цветным двинулись за нами. Я открыл было рот, но тут из-за колонны вышел ещё один человек и бесшумно последовал в нашу сторону.
- Гляди, Тоныч, похоже, это он. – азартно шепнул мне Игорь, и я сам с интересом поглядел в сторону приближающегося силуэта.
Этого человека я видел впервые, но слышал больше, чем о Цветном и Джоне Гленне вместе взятых. И, похоже, кое-какие слухи всё же были справедливы. Например, тот, что он не признаёт огнестрельного оружия. У идущего человека не было ни автомата, ни повязки с гранатами, ни даже оружия последней надежды в кобуре на поясе. Да и кобуры у него не было, а роль пояса играла тонкая завязанная на талии верёвка. На нём была просторная посеревшая рубаха и спортивные штаны. На ногах простые потёртые кроссовки. Казалось, он почти ничем не отличается от обычного, хоть и чудаковатого, жителя станции, если бы не две маленькие детали. Во-первых, поперёк его груди поблёскивала тетива большого лука, а из-за спины виднелись оперенья стрел. Во-вторых, в руке он держал длинный, похожий на приплюснутую палку предмет, у основания испещрённый какими-то символами. Если не врали слухи, это была катана – холодное оружие настоящих воинов, коим и считал себя этот человек.
- Ким, не отставай. – буркнул Консул и пошёл по направлению к оружейной.
Да, это действительно был он. Не поднимая головы, Самурай ускорил шаг.
06.09.2005, 18:19
