Новый год, новая жизнь
Экран когитатора покрылся шумом. Старая, очень старая запись. Видеоряд был получен в очень слабом качестве, а долгие десятилетия хранения и деградации дополнили картину. Но первоначальные помехи отступили, стало возможным разобрать изображение.
Стерильная комната допросов со стенами из белого кафеля. На скамейке справа сидит, опустив голову на колени, заключённый. Перед ним левитирует массивный куб воронёного металла, высотой не меньше человеческого роста. Всевозможные трубки выходят и входят в его гладкие стенки.
Наконец, из динамика доносится старческий голос, сильно разбавленный треском статики и прочими помехами:
“Посмотри на меня. Я обезображен, я почти мёртв; я не могу существовать без этой машины. Тот голос, что ты слышишь – не мой голос; лицо, которое ты видишь – не моё лицо. Своих я лишился много лет тому назад. И – Император мне свидетель – я ни о чём не жалею.
Ты знаешь, что сегодня, между шестьсот вторым и шестьсот третьим числами, на одной далёкой планете отмечали бы замечательное торжество? Его называли Новый Год. И это не бессмысленный праздник гедонизма, как ты мог бы подумать. Напротив, это торжество – тяжкий, но бесконечно полезный, жизненно необходимый труд. Я вижу, что не знаешь... Многие не знают, и я собираюсь это исправить. Поскольку спешить нам некуда, начну с тебя.
Когда-то давным-давно я был очень похож на тебя. Я был молод, я был учеником инквизитора... и вёл греховную жизнь. У меня были тайные пороки, о которых не догадывался даже мой наставник. Всё тайное стало бы однажды явным, но Император распорядился иначе.
Та планета, о которой я говорил, очень заинтересовала моего учителя. Ведь это действительно был случай, из ряда вон выходящий. Ничем не приметная планетка, с рядовыми проблемами, вдруг стала центром паломничества. Я был послан разузнать, как такое возможно?
Моё прибытие как раз совпало с кануном Нового Года. Название это я впервые услышал от старика, которого отрядили сопровождать меня (я был на планете как официальный ревизор Муниторума). В первый же вечер я стал свидетелем зрелища, поразившего меня тогда до глубины души. Это было шествие людей с окраин к центральной площади столицы...
Я видел церковные миры, где сотни тысяч людей безостановочно брели под громогласные гимны; где соборы работали подобно гигантским фабрикам поклонения, со святынями-конвейерами и операторами за кафедрами. Я видел город, которого коснулся Великий Пожиратель; как волны людей накатывали на танки арбитров и милицейские баррикады – в полном молчании и с каменными лицами. Но такого я ещё не видел. Тогда я был удивлён, даже немного напуган, но сейчас воспоминания о тех мгновениях дарят мне надежду. Надежду на светлое будущее всего Человечества.
Представь себе нескончаемый поток людей, медленно текущий по широкому проспекту, но вокруг нет толстопузых священников, и в глазах не рябит от золота и никчёмных драгоценностей. Представь мириады глаз, обращённых в одну сторону; и в них нет ни слепого фанатизма, ни пелены морока, а только искренняя радость и томительное предвкушение чего-то прекрасного – чистого и прекрасного. Вот что я видел.
Тогда же желание моего учителя узнать как можно больше об этой планете стало и моим личным желанием. В тот вечер я решил не шататься по архивам накануне праздника, а чтобы время не пропадало зазря, попробовал порасспросить старика Катария (запомни имя этого святого человека, даже если на рассвете встретишься с Императором). Удивлению моему не было предела, когда я услышал от него практически всё, что надеялся прочитать в пыльных фолиантах. Почти за две сотни лет до моего визита, на планете произошло событие, кардинально изменившее её жителей.
Прежде это была настоящая клоака, рассадник ксенофилии и еретических измышлений. Воздух был буквально пропитан заразой, самой страшной заразой – греховными мыслями. И когда, казалось, спасти планету могло только чудо, когда немногие благочестивые граждане уже опасались выходить на улицу... именно чудо тогда и произошло. Морозным зимним утром, в середине четыреста пятого числа (год на той планете не совпадает с терранским), по всем городам прокатилась устрашающая весть: небеса разверзлись, и на крыльях справедливого возмездия спустились ангелы Императора. Паника, ужас, запоздалые раскаяния – они стали почти осязаемыми. Люди рыдали посреди улицы, другие просто лежали и, словно без чувств, глядели в одну точку остекленевшими глазами. Все вдруг осознали, что их жизням пришёл конец, но хуже того – их душам тоже, ведь они предстанут перед Всевидящим, не раскаявшись...
Но время шло, а пылающий меч правосудия не спешил карать. Где-то в городах и на окраинах поднималось несколько столбов дыма – вот и всё. Целая рота Космодесанта, способная в считаные часы или даже минуты сломать хребет сил планетарной обороны в их лучшие годы, бездействовала. После высадки в разных местах посланцы Империума просто собрались под столицей в ожидании чего-то. Много позже я навёл справки о тех событиях. Разумеется, космодесантники не бездействовали, просто их удары были столь точны и стремительны, что погружённые в истерику люди мало что заметили.
Итак, уже было глубоко заполночь, а кровь нечестивцев всё ещё не струилась по улицам. Истерия сменилась напряжённым ожиданием, ожидание – непониманием с каплей досады. Но удивительные события и не думали прекращаться. С утренней зарёй, десантники вышли из своего лагеря и направились в город. Парадным строем, с оружием в магнитных захватах. Во главе колонны шёл, распевая молитвы, капеллан роты. Инстинктивный страх заставлял людей бежать, прятаться в домах. Тем же смельчакам, кто выглянул из окон... Очень немногие люди в Империуме видели космодесантников вживую. А тех, кто видел сразу несколько десятков и при этом выжил, и вовсе единицы. Те смельчаки вошли в это число.
Процессия дошла до центральной площади и скрылась в городском соборе. Ожили колокола, созывая людей на утреню. Теперь уже любопытство большинства взяло верх. Говорят, столько народу в собор не набивалось никогда: ни до, ни после; пришёл практически весь город. Множество людей осталось снаружи – им попросту не хватило места. Первые лучи утреннего солнца пробились сквозь витражи, и капеллан начал службу.
Когда старик Катарий перешёл к описанию самой службы, он вдруг стал сбиваться и заикаться, к его глазам подступили слёзы – я ясно это видел. Слёзы радости и восхищения. Старик сказал, что никто не помнит текста молитвы. Она была настолько прекрасной, настолько вдохновляющей и искренней, что выбросила из людских умов любые мысли, кроме одной: внимать и каяться. Не было сделано ни одной записи, ни один свидетель не мог позже пересказать, что же именно говорил капеллан, но все в один голос клялись: из его уст, прямо в их уши лилась чистая праведная вера.
Служба окончилась, космодесантники ушли. Ушли из собора, из города, навсегда покинули планету.
Легенда гласит, что никто не сговаривался, и словно божественной волей в умы была заложена одна и та же мысль. Началось очищение. Снег таял от потоков крови, по улицам металось эхо криков боли и ужаса. Разъярённые горожане отлавливали преступников и грешников – всех, на кого падало хоть малейшее подозрение. Кого-то резали или забрасывали камнями на месте, кому-то давали шанс на покаяние. Некоторые сами признавали свои грехи и находили утешение в страшном самобичевании.
На центральной площади стояла ель. Особо почитаемое дерево, один из немногих видов растений, привезённых древними колонистами с самой Священной Терры. На её заточенные ветви насадили тех, кто отказывался раскаяться, или чьи проступки были настолько ужасны, что милосердная смерть не очистила бы их души. Также горожане вешали на ветви любые вещи, которые связывали их со старыми грехами.
Когда наступила полночь, дерево облили освящённым прометием и подожгли. Очищающий огонь стал быстро пожирать ель и всё, что на ней висело. Люди увидели в этом хороший знак: Император принял их отказ от тёмного прошлого. Остаток ночи горожане провели в плясках и праздничных молитвах.
Та ночь навсегда вошла в историю планеты. По местному календарю это стало началом нового года. Новой жизни для всей планеты. До того самого моего визита, в каждую ночь перед наступлением нового года, они собирались на площадях, наряжали ели символическими сосудами своих грехов и сжигали. Люди с благоговением и великой благодарностью вспоминали дар ангелов Императора: возможность для каждого начать новую жизнь, освободившись от тенёт старых проступков.
Признаюсь, после такой истории из уст моего сопровождающего, мне стало не по себе. В глубине моего сознания появился... страх за свою жизнь. Теперь мне казалось, что старик наблюдал за мной, всматривался в самые глубины моей души – и видел то, что я успешно скрывал даже от наставника. Впрочем, его поведение действительно изменилось, а может быть, я просто стал замечать то, на что не обращал внимания прежде – это уже не важно. Вопросы Катария стали невзначай касаться моих мыслей о моральных вопросах; его голос стал вкрадчивым, а сам он нет-нет, да и бросит из-под густых бровей такой взгляд, что пронзает, будто раскалённый прут.
Ты знаешь, под Новый Год жители той планеты иногда делали друг другу подарки, в знак уважения и преклонения перед великим даром из их истории. Обычно это сводится к дополнительной молитве о прощении грехов. Но Катарий приготовил для меня тогда особый подарок, подарок всей моей жизни. Поздно ночью я проснулся от топота и гомона за дверью комнаты. Дверь открылась, и в неясном свете ночника я увидел старика, а за ним – толпу с факелами и молитвенниками. Он привёл их.
Я был молод и глуп, пытался сопротивляться. Меня связали и потащили наружу. Катарий тогда шёл рядом и успокаивал: "не волнуйся, дитя моё, мы спасём тебя". Сейчас мне безмерно стыдно за то, какими словами я покрывал своего спасителя. Меня несли по заснеженным улицам в сторону центральной площади. За последним поворотом я увидел городскую ель, увешанную всевозможными вещами, которым невозможно подобрать общего названия. Тогда я с ужасом вспомнил рассказанную накануне историю, а именно – ту её часть о заточенных ветках. Меня пробил пот, хотя мороз сковывал лицо и руки. Я понял, что меня несут именно к дереву. Толпа расступалась перед моими носильщиками, люди осеняли меня знамением аквилы и улыбались мне в лицо, улыбались с добротой в глазах. От этого я чуть не заплакал: они искренне верили, что делают для меня добро, и не было никакой возможности их переубедить. Я смирился.
Всё плыло у меня перед глазами. По лицу били игольчатые ветки, я поднимался над морем людей. Двое крепких мужчин сидели у верхушки ели и поднимали меня на верёвках. В какой-то момент, я с обречённостью увидел наточенный светлый сук с металлической пикой на конце. Я догадывался, что сейчас произойдёт, но какая-то часть меня отказывалась верить в происходящее: так не может быть, так не бывает!
Я плохо помню, что чувствовал, когда пика вошла мне в спину и вышла из живота. Милосердное забвение успело стереть это из памяти. Помню, я тогда заорал. И когда воздух в лёгких кончился, я не сразу это понял. Я висел с вытаращенными глазами и открытым в беззвучном крике ртом. Сознание вот-вот должно было покинуть меня. Посреди урагана боли я почему-то отрешённо подметил снежинку, упавшую точно мне на нос; из толпы вышел человек с огнемётом, и я случайно зацепился за мелкие детали оружия – старинного и безупречно начищенного. Словно это были тростинки, которые давали иллюзию связи с надёжной, нормальной, старой жизнью. И с жизнью вообще. Дерево обдало струёй дымного ароматизированного пламени, и я потерял сознание.
Как потом мне рассказывали, ель очень быстро упала, и моё недогоревшее тело соскочило с пики. В этот момент прибыл отряд штурмовиков в форме Магистратума – их вызвал один из тайных наблюдателей моего наставника. Меня, вернее, всё, что от меня осталось, забрали на орбиту.
Я очнулся в медицинском отсеке эсминца, который днём ранее доставил меня на эту планету. Я чувствовал себя... необычно. Мой мозг раздирали когти боли – я чувствовал её даже сквозь болеутоляющие. Но вместе с тем в моей голове сидела ясная мысль: это было настоящее чудо. Сам Всевидящий дал мне шанс на новую жизнь, свободную от прежних ошибок. И эта мысль особенно укрепилась, когда я услышал историю своего спасения.
К сожалению, наставник не разделил моей точки зрения. Несмотря на все уговоры и доводы, он признал верования тех людей неестественными и опасно близкими к ереси. По планете тяжёлой поступью прошли карательные полки Гвардии. Министорум прислал новую миссию, более традиционную. Новый Год был официально предан забвению...
Но я ещё жив, и я помню. Меня заковали в моё новое стальное тело. Но, несмотря ни на что, я по-прежнему чувствую ту боль. И я упиваюсь ею. Как своей правотой, как своим признанием со стороны Императора. И сегодня, в канун Нового Года, я тоже сделаю тебе подарок. Я дам тебе шанс начать новую жизнь в новом году. Ведь каждый достоин шанса.
Увести заключённого!”
Монитор покрылся шумом, запись закончилась. В неосвещённой комнате зритель прикоснулся к экрану пальцем в чёрной перчатке. Из-под надвинутого на лицо капюшона раздался сухой синтезированный голос: “С Новым Годом, учитель, спасибо за новую жизнь”.