[rainwalker]

Был один псарь при дворе Богородском. Собак разводил, с боярами на охоту ходил, и, чтоб бояре не скучали, привязывал дичь крупную и малую на веревки, а, когда бояре приближались, он собак отпускал, те веревки развязывали и дичь убегала. И если бояре попадали, то думали, что только благодаря тому, что в них кровь благородная течет и ошибаться и промахтваться они не могут. А, если не попадали, то собаки после двух выстрелов из одного ружья, потому, что патронов в стволах не осталось и их никто ненароком не пристрелит, гнались за дичью, уже раненой заранее, догоняли и валили ее. И все бояре говорили: "Правильно сделали, что промазали, а то собак без дела негоже держать, хватку потеряют". И хвалили псаря, за то, что таких шустрых воспитал.

Были у псаря дети, один старший был, умный, средний ни так ни сяк, ну а младший как полагается. Хитростей отцовских не знали, а научиться этому не могли потому, что папка им не рассказывал, чтобы его в обмане не обвинили, коли растрепят.

И старший говорит остальным: "Почему это у нас так не выходит, собаки на пол пути выдыхаются и дичь убегает, а бояре нам дули крутят и отца припоминают?"
А средний отвечает: "Давайте на папку на охоте медведя натравим, чтоб конкурентов у нас не было".
А младший говорит: "Я знаю, что медведи мед пуще спячки зимней любят".
На том и порешили, медом выманить на бояр медведя, все равно не пристрелят, только портки испачкают. А папка толстый был, он всегда впереди идет, не убежит.

Пошли перед охотой у пчел в ульях меду наворовали. Воровал младший, ему все беды были ни по чем. Костюм надел пчеловодный, а он здоровый был, и ему костюм мал был, и щиколотки да запястья голыми были, когда соты доставал.

Пчелы обозлились и его покусали за что могли, так, что еле ногами двигать мог, и каждый шаг болью ныл, и руки как деревянные от отека стали. Так младший и понес мед к берлоге, чтобы вся слава меж братьями ему досталась, ежели он такой труд проделал, то и перестанут его дураком считать, смельчаком кличить будут.

Пришли к берлоге, а зима теплая была, медведь спать не мог, злой был. Увидел малого, что соты несет, и ринулся на него, не своих же детенышей жрать.

Малый в момент этот понял, что глаза медведя это последние, в которые он посмотрит, соты в воздух кинул, чтоб от медведя отвязаться и драпу дать, только над головой своей кинул так, что попавши по нему все соты размазались.

В тот момент папка вел уже бояр в место прикормленное, а братья оставшиеся уже воротиться торопились. И побежали навстречу к ним, дай бог спасут. А младший от ног опухших и бежать не мог, и на дерево, от рук опухших, забраться не мог.

И когда братья добежали до подмоги, крикнули папке да боярам мол младший медом обмазался и медведя дразнить пошел.
У псаря сердце защемило, и сквозь все насидки свои звериные бросился он сына выручать. За ним бояре побежали, а, от того что весом страдали лишним, только к тому моменту добежали, как от младшего только портки его испорченные остались.

Взвыл от досады псарь и голыми руками на медведя бросился. Тут бояре затрепетали мол надо спасать псаря нашего, богом даного, достали ружья и стрелять начали. Только в неразберихе псаря пристрелили, а медведь нажрамшись обратно в берлогу тихим шагом пошел.

И тут два брата сказали хором: "Вон, видели, когда к медведю бежали, зверей раненых, привязанных? Это наш папка вас обманывал, а мы вас будем на охоту честную, благородную водить!" И тут бояре хором вздохнули и подумали, что не того зверя они поначали убить хотели, и все сделали правильно. И, смотря на братьев, с гордостью сказали: "Вот они, наши новые псарьки!" Так и повелось с тех пор.