Вчера днем я был на концерте, существенно отличавшемся от концертов, которые я привык видеть вообще. Это был концерт совершенного безвестного, простого экскаваторщика виртуоза, предприятие, стало быть, не только производственное, но и спортивное, а прежде всего – строительное. Да и протекал этот концерт совсем не так, как другие концерты, в которых речь идет только о том, о чем обычно идет речь на концертах.
Программа, впрочем, обещала большей часть настоящую работу, это могла быть даже работа чистого экскаваторщика. В ней были три прекрасные вещи: опускание ковша, набор грунта в ковш, подъем грунта с выгрузкой грунта в отвал. Эти прекрасные действия наполнили две трети концерта. Затем, однако, к концу, программа менялась. Тут шли действия, экскаваторам не присущие, для этого типа машин не предусмотренные, как-то сгребание ковшом куч мусора, перекидывание с места на место огрызков свай и выкорчевывание поломанных, теперь уже ненужных столбов электроснабжения. Словом, третья часть концерта сильно напоминала облегчение жизни чернорабочих. А концовку составляли несколько импровизационных изящных па, которые экскаваторщик сочинил сам. В полном неведении я шел в этот день в институт. В юности я видел, как работали со своими машинами Васильич и Петрович, и был, несмотря на некоторые помехи, восхищен их работой. Конечно, крановщики – это по сути нечто иное, нечто совершенно иное, ничего общего с экскаваторами не имеющее, для их расцвета нужны высота, хороший вылет стрелы. Но зато у экскаваторщиков, со времен CAT, было для всех, и для меня в том числе, в действиях какое-то волшебство фокусника и ловкача, какая-то магия артистизма и нечеловеческой силы. Я тоже когда-то, в двенадцать лет, впервые оказавшись владельцем игрушечного экскаватора, мечтал о жизни экскаваторщика, воображал, что стою на карюю огромных котлованов, наполняю своим ковшом десятки тысяч грузовиков, что меня премирует начальник участка, что я, одинокий, уставший, счастливый, странствую от котлована к котловану, из одной части площадки в другую, что механизаторы любят меня, а многие завидуют мне, гениально и грациозно роющему ямы на прочных откосах невиданных доселе котлованов. Все это, значит, еще существует на свете, и сегодня юнцы с горящими глазами будут просить у родителей игрушечные экскаваторы, девицы будут наливать обед в алюминиевые миски, прораб будет доволен. Прекрасно, что я не ожидал этого необычайного зрелища. И это действительно было великолепно.
Уже задолго до того, как я дошел до аудитории, из окна которой наблюдал за концертом, мне по многим признакам стало ясно, что сегодня речь идет не о том, что я и мои друзья называем наблюдением за работающими, не о некоем тихом и фантастическом явлении в тихом царстве безделья, а о деле донельзя реальном. События этого концерта разыгрывались не в нескольких более или менее мечтательных и неприспособленных к жизни умах, нет, они мощно приводили в движение моторы строительных машин, людей, кошельки застройщиков и подрядчиков, проектировщиков и всю остальную строительную братию. То, что происходило здесь, не было далеким от реальности и безумным, а было очень реальным и настоящим, очень походило на другие могучие проявления современной стройплощадки – пассажи крановщиков, вальсирование бульдозеров, польку самосвалов.
Совсем нетрудно было в соседних со стройплощадкой улицах пробиться сквозь потоки спешащих студентов, сквозь вереницы их автомобилей. Если ты добрался до входа, ты мог воспользоваться лифтом для подъема на пятый этаж, восторжествовать над поднимающимися по лестнице. И по пути, на пыльной улице я понятие не имел о неизвестном экскаваторщике, его слава не набрасывалась на меня, и не проникала в мое одиночество и не делала меня, который никуда не ходит и не читает газет, удивленным знатоком интересных подробностей.
«Завтра вечером, – услыхал я, – меняется подрядчик, всех переводят на новый участок». Кто-то усомнился: «Меняется? Да как же меняется, если нынешний чуть ли не монополист?» – «Чепуха! Антимонопольный комитет работает как часы». Ожидая лифта, я узнал из оживленных разговоров, что экскаваторщики получают по четырнадцать тысяч рублей в месяц. Все называли эту сумму с пренебрежением. Некоторые, правда, полагали, что эта работа существует, собственно, для бедняков и такой размер заработной платы одобряли, и оказалось, что большинство были бы рады и сами в таком положении работать за те деньги, но все-таки они все гордились тем, что им это не грозит. Разобраться в психологии этих людей я так и не смог, потому что работать на стройке – это не стыдно.
Наконец я достиг места своего назначения. Открыл окно, чтобы проветрить душную аудиторию, выдвинул нужные стулья, прислушался к тишине. Я медленно подошел к окну и стал наслаждаться видом. И вдруг из-за угла медленно показался экскаватор – не далеко и не близко, так, что я мог видеть экскаваторщика, но он не мог бы случайно увидеть меня.
Я сразу пришел от него в восторг. Нет, это был не грубый работник в ватнике, ни похабного вида самоуверенный разгильдяй, это был серьезный, симпатичный, чуть за сорок человек славной внешности и в опрятном рабочем комбинезоне. Он не грубо пер напролом, не крушил все на своем пути, он смышлено оглядывал место будущей работы, прекрасно зная, о чем здесь идет речь, а именно о сражении с тысячами килограмм почвы, сражении, в котором он решил одержать победу и наполовину уже одержал, ибо вряд ли согретая после зимы солнцем земля могла противопоставить что-то его экскаватору.
Экскаваторщик мне сразу понравился. И когда он начал медленно погружать ковш в грунт, сразу же стало ясно, что его место заслужено. Этот симпатичный человек умел замечательно обращаться со своей машиной, у него были пластичность движений, чистота приемов, сила и эластичность рабочих органов, мастерство, которому с готовностью и радостью покоряешься. Поднимать наполненный грунтом ковш он начал быстровато, слегка форсируя темп, но чудесно. Кстати, экскаватор был очень чистый и опрятный.
Выработкой небольшой ямы была исчерпана первая треть рабочего плана на этой стоянке и в перерыве я прикинул, сколько стоит рабочий час. Последовала выработка еще одной ямы, великолепно, но лишь во время работы над третьей экскаваторщик показал себя во всем блеске. Эта яма в его исполнении была действительно чудом – в поразительно рудных условиях, рядом с опалубкой, и притом очень хорошая, солидная работа. И если раньше я смотрел только из-за безделья, то тут раскачался и потеплел. Мотор ровно урчал, машинист чуть улыбался, получая удовольствие от работы.
А в третьей части я и вовсе пришел в восторг, как истинный зритель и ценитель красивой работы, ибо теперь пошла уборка этой площадки, эти невероятные движения в сантиметре над землей, которые в миг выравнивали кучи земли, сгребали строительный мусор: обломки кирпичей и досок, обрывки полиэтилена – упорядочивали стихийный хаос, оставшийся после разнорабочих. Великий человек-работник победил. А я, мечтатель-бездельник, внутренне оборонялся, я вел героические бесполезные бои, раздраженно смеялся над радостью простого труда, и все-таки не мог не заметить блеска его глаз, прелести звуков мотора и не ухмыльнуться порой, заметив, как стремительно и блестяще вырастает новая куча мусора.
Великое волшебство состоялось. Ведь и меня, великого ленивца, захватывала, пусть на мгновения, могучая волна, охватывал сладостный, прелестный угар. Я снова был ребенком и играл с экскаватором в песочнице, снова и снова нагружал единственный самосвал слежавшимся мокрым песком, мечтая однажды сесть за рычаги управления настоящим желтым и громадным прообразом своей игрушки.
А мусор все не кончался и не кончался, поток пустых самосвалов казался нескончаемым. Они фырчали и гремели бортами, они заставляли машиниста вновь и вновь нагружать их доверху. Он делал это изящно и красиво, чуть улыбался, наслаждаясь своей работой. Но все это было частью его обязанностей, четко прописанных в трудовом договоре и регламентируемых трудовым кодексом. Восьмичасовой рабочий день с восьми часов утра до семнадцати часов вечера с часовым перерывом на обед. Малая стрелка часов указала на цифру 5 и машинист направил экскаватор к пункту мойки техники.
В течение всего этого дня во мне было два человека, два зрителя, два партнера. Один был старый бездельник и лентяй, не желающий делать хоть что-то свыше своих минимальных потребностей, он часто качал головой в знак полного неодобрения такого вида труда. Он был не только против приложения человеческих сил к такой работе, он был против всех этих людей, которых он снобистски старался обходить стороной. А другой человек во мне был мальчик, он внимал победоносному герою труда, сливался с ним воедино, взлетал с ним.
Эти оба много говорили между собой, много спорили. Случалось, что мизантроп во мне протестовал против такого труда, а мальчик во мне вспоминал все те радостные ощущения от проделанной когда и где-либо работы.
А как много пришлось размышлять мне о самом машинисте, об этом обыкновенном волшебнике! Был ли он в душе таким прекрасным работником, каждое движение которого есть продолжение его мотивов и устремлений.
Был ли он задохнувшимся в быту отцом семейства? Был ли он неудачливым школяром с девятью классами средней школы и ПТУшным образованием машиниста-экскаваторщика? Или, может быть, он по очень глубоким причинам пошел работать именно на стройку, чтобы посвятить всего себя участию в созидании чего-то большого и значительного? Загадка не разгадалась! Я все еще размышляю об этом.