Холодно.
От холода даже забываешь, что хотел сказать.
Даже если письмо не дойдёт до адресата – это письмо кто-нибудь да прочитает. Даже если не прочитает никто… Ну что же, у меня хотя бы сложится иллюзия, то я с кем-то говорил перед смертью. А я не верю, что мне удастся выжить.
Начну с биографии. Вы меня, скорее всего, и не помните уже. А кому мне ещё подвести свой жизненный итог, как не этой бумажке? Нет, я не смогу спокойно умереть, если не сделаю этого.
Родился я в ещё тогда Санкт Петербурге в небогатой семье забытой интеллегенци. Родители воспитывали меня «в лучших традициях», в общем - как могли. Иными словами, того, что люди привыкли называть «детство», у меня толком и не было. Родители сначала пихал в меня знания, нравоучения, постулаты, а затем, лет так в пятнадцать, пустили на самотёк.
Я окончил университет, изучал там иностранные языки, так же был неплохо подкован в психологи, «по блату» доставал кое-какие книги и самообучался.
Грянула война. 1941.
Я женился за неделю до начала войны, поэтому, когда она началась, решил «по связям» отвести жену в Подмосковье – как мне тогда казалось, самое выгодное место проживания на тот момент.
Осенью 1941 меня записали в военные. Но так как я и язык вражеский знал, и психологию в своё время учил, и связи в правильных местах имел – взяли меня на курс подготовки шпионов. Завершил успешно я его зимой 1942, в феврале, и меня срочным образом через окольные пути забросили в тыл врага. По легенде я был дипломатом, на немцев произвёл впечатление не дурное, добился места в руководящих должностях. Работа была не пыльная, мирная, войны я в общем и не видел.
Прошло пару лет, я уже так привык жить в герани, что стал хуже говорить по-русски, но разветданные телеграфировал регулярно.
И вот, в 1944, весной, пошли известия о приближении Советской Армии. И тут всё поменялось – отступающие германские войска несли потери, и в наш город стали доставлять раненных.
До этого я не видел ни горя, ни страдания, да что уж там, даже крови не видел. Жил, точно Будда за золотой стеной, огражденный заботливым отцом от суровой правды жизни. А тут… Постоянные крики, стоны умирающих, рёв матерей…
Советская армия наступала. Я стал более нервным, и это заметили мои немецкие коллеги. По началу они ссылались на мою боязнь неприятеля, но в скорее начали меня серьёзно подозревать. Мой идеальный строгий, не эмоциональный немецкий акцент однажды куда-то пропал. И тут мне пришлось очень туго. Я ссылался на больное горло, но они не верили мне, и установили за мной слежку. Больше пересылать данные я не мог. Слишком я тогда боялся смерти.
Но, когда пошла эвакуация важных лиц, они взяли меня с собой, как бы не подозревали.
И тут я сломался. Проснувшись однажды в какой-то гостинице, я просто понял, что больше так не могу.
Мне снились сны – в них была сплошная кровь, и трупы. А трупы то, наши, советские. А трупов то…
Я стал агрессивен. Я стал неуправляем. Я стал другим. Я стал воином. Русская ария, неугомонно наступавшая, действовала на меня, как и мои сны. Даже не могу сказать, что сильнее действовало на меня тогда в то время.
И в этот момент я начал убивать. Сперва ночью убивал раненных солдат, по одному, голыми руками, или ножом. Потом стал сжигать дома. Ну а сегодня – вот сижу в кабинете какой-то фашистского чиновника, сижу за его столом, а он лежит рядом, пустым взглядом изучает потолок.
Я знаю, теперь мне не уйти. Мышеловка захлопнулась, и скоро меня отсюда заберут. Но я знаю, что Русь на подходе, и поэтому я оставляю это письмо в столе – вы его наверняка будете обыскивать в поисках ценной информации.
А теперь лично то, что я действительно думаю по этому поводу, и зачем начал это письмо.
В войне нет победителя. В войне проигрывают те люди, которые в ней погибают, и матери тех сыновей, что в первом бою сложили свои головы под пулями.
Солдат, когда ты будешь стоять над врагом, приставляя ему ствол к виску, и вспоминая всех убитых твоих друзей, вспомни, что когда-то две тысячи лет назад, на земле распяли Христа.