Цитата:
Сообщение от rubl
не понимаю, что в этом плохого. оно хотя бы дает какую никакую глубину мотивациям и образам персонажей взамен потасканным приемам вроде "давайте разделимся!".
жокер говорит, хоррору "какая никакая глубина" не нужна, но в "тихом месте" на мой взгляд драмы и морализаторства меньше, чем можно себе накрутить, будь желание. если уж говорить о реально существенном идеологическом крене в хохерце - это "прочь".
|
"Тихое место" был бы самодостаточным хоррором, если бы упор был исключительно на приёме принудительного безмолвия безо всяких мотиваций, потому что нормальному отцу обычного семейства не нужны никакие дополнительные мотивации, чтобы рисковать жизнью ради членов семьи, в частности, ему не нужен никакой внутренний стимул, аккумулированный надуманным во всех отношениях конфликтом с дочерью, чтобы отдать свою жизнь за неё в финале.
(В сцене и за сына, но всеми средствами дают понять, что сыну отведена единственная функция пассивного свидетельства жертвы отца - яркого и неопровержимого доказательство его любви, напрямую адресованного слишком замкнутой на самой себе, своём сомнении и своих переживаниях дочери. Кульминационное разрешение драмы даже неявно склоняет к следующему прочтению. Поступок отца не как удачная возможность для откровенной передачи всегда актуального чувства любви, но как искупление за ту агрессию, которую он, в согласии с самоисполняющимся пророчеством, копил, обвиняя - как она сама того хотела - дочь в гибели младшего сына. Продолжая разворачивать это допущение, не в ходящее в противоречие с логикой драмы, можно продолжить, сказав, что, жертвуя собой, отец сделал дочери следующее послание: "ты не виновна в том, что своими самообвинениями ты оставила ловушку заманчивых удобств, в которую я, отдавшись во власть состояния утраты, был рад попасться - действительно принять твои детские глупости всерьёз и спускать всех собак не тебя! Дочь, это жалкая ничтожная слабость в сравнении с силой нашей истинной любви и она может быть стёрта лишь радикальным поступком - смертельной жертвой. Прости меня!"
Но что если за точку отсчета неуверенности дочери в чувствах её отца брать не смерть младшего брата, а его жизнь - всегда довлеющую любовь к "младшенькому"? Что если замкнутость дочери была изначально? Что если она, очевидно, наперекор воле родителей и, конечно, зная, чем может кончиться взаимодействие с игрушкой,
умышленно дала самолётик братику? Что если закрытость дочери является следствием банальной детской ревности, а не чувством вины за содеянное "я хотела, как лучше"? Как бы то ни было, центрирование на фигуре дочери (от веку деклассированный, лишенный прав, слабый, глупый, рассеянный субъект) с дефектом восприятия (физиологический недуг преподносится как положительная особенность) налицо. Существенная часть фильма крутится вокруг неясности, исходящей от глухой героини, будь то нарциссическая ревность, подставная жертвенность или просто капризность - смутность чувств девочки превозносится настолько, что только смерть (а не старания отца по изобретению слухового аппарата, например) способна упразднить сомнения, а монстры в итоге побеждаются практической случайностью, как бы предуготовленной девочке самой Судьбой, что так же подчеркивает её
казалось бы just because особенность, избранность)
Но все поступки героев "Тихого места" могли уложиться в здравомыслие, не требующее дополнительных объяснений. Конечно, я намеренно расширял скобки, не имея, однако, своей целью, получить возражение, что тАк "расширять" вряд ли кто-то будет, но эффектом "сведения к абсурду" дать понять, что нам в принципе дали этот материал, потенциально задающий такие и возможно более усложнённые толкования. Достаточно же было ограничиться сценами, демонстрирующими гармоничное взаимодействие семьи в быту, без магистральных конфликтов.
Я хочу сказать, что этот жанровой фильм совершенно точно не утратил бы ничего, выдерни мы ось обоюдного непонимания отца с дочерью и связанное с ним драматическое напряжение в семье. Но потерял ли фильм, выпятив его? Как хоррор с неплохой задумкой отсутствия речи - да, потерял. Если бы отдельно взятому зрителю и потребовались дополнительные импульсы для бОльшего сопереживания, в данном случае ему не пришлось бы напрягать своё воображение слишком сильно. Внешность героев, их действия и поступки сполна характеризуют их роли (всё-таки в киноповествовании зачастую лучше просто показывать действие), а вынужденное молчание героев обернулось бы не только сюжетно-обусловленной фишкой, конденсирующей саспенс, но и художественным приёмом (отказ от речи - реверанс в сторону немого кино, даже не немного, а звукового и музыкального, но ещё без речи).
За нас делают явный акцент на пустом взвинчивании эмоционального накала, причиной которого по преимуществу является ребёнок женского пола с дефектом слуха и нагуталиниными бровями. А сцена родов, в связи с финальным противостоянием, выпавшим сугубо на женскую долю и накладываясь на сказанное выше о девочке, видится культивированием родов (напряжение, боль и доблесть, необходимые для разрешения превосходят столкновение с монстрами, отступающими перед выдержкой матери; материнский инстинкт одерживает верх над инстинктами неизвестной твари, заставляя последнюю уступить место; каждая мать - такая же героиня, как Эмили Блант, в свою очередь пережившая
это два раза).
Эти решения как бы извинения за попытку выпустить "старый-добрый" хоррор со всеми его угловатостями - излишняя осторожность вследствие дерзкого заигрывания с традиционностью. Будто бы, если создатели картины отвели героям лишь формальную роль, чья "человечность" исчерпывалось бы их типом (отец, мать, сын, дочь), фильм воспринялся бы как "тупой" и даже скандальный.
"Тихое место" зависимый, подстраивающийся под ожидания современной публики хоррор, в котором "босые ноги" выражены, конечно, не в буквальности показа голых ног, но в просвечивании и влиянии идеологического фона. "Босые ноги" действительно существенный недостаток, но в очерченном выше смысле.