Клетка
"Люсьен, ты говоришь загадками", — строго произнес Амадеус, старый монах в серебристой рясе, и, прищурив глаз, подошел к мальчику лет двенадцати. — "Кажется, я дал тебе слишком много уроков"
В натянутой как тетива тишине раздавались шорохи мантий и отзвуки осторожных шагов. Несколько голосов перекликались в темноте, сливаясь с шумом листвы старого леса. Ветер трепал ветки, скрипевшие при движении.
— Еще пару минут назад его силуэт маячил впереди!
— Неужели ты ослеп? Посмотри, след обрывается тут, он где-то здесь…
На самой толстой и прочной ветке высокого дерева уместился юноша. Одетый во все темное, он казался лишь тенью, нелепой шуткой лунного света. Затаив дыхание, он наблюдал за преследователями, свернувшими в чащобу.
"А я мог бы стать неплохим монахом", — погасив воспоминание, размышлял беглец. Погоня пустилась по ложному следу, и время работало на него. Его мысли неизменно возвращались к Ордену, что посвятил свою жизнь сохранению и чтению Древних Свитков — судьбоносных, смертельно опасных артефактов. Этот орден заменил ему семью.
Урок №1. Истина — наша мать, объятия ее — награда за труды.
Все ученики были братьями, не имеющими родителей — их заменили наставники. Люди приходили в Орден, отринув прошлое, чтобы познать тайну будущего. Одни приносили обеты, будучи юнцами, другие — старцами, но есть и те, кого судьба избрала младенцами: Люсьена принесла нищенка, пожелавшая своему дитя лучшей жизни, оставив ему лишь имя.
— Матерью ты можешь назвать лишь истину, породившую всех нас и все вокруг, — учил его Амадеус, седовласый наставник мальчика.
— Тогда сестрой я назову Фортуну, вложившую разум в чело безымянной бродяжки, — от юноши не скрывали его происхождение. — Отцом же — тебя, обучившего меня всему, а матерью, ладно, пусть будет истина, — острому лицу Люсьена шла его плутоватая заразительная улыбка. Но учитель был склада сурового:
— Осознав свою суть, ты откроешь для себя гораздо больше внутри, чем снаружи, бестолковый ребенок.
"К сожалению, до сих пор у меня внутри оказывались только те помои, что вы называете едой", — беззлобно отвечал про себя ученик.
Урок №2. Власть — проклятие тех, кто не владеет собой.
Как и все ученики, он носил черные одеяния адепта — удобную мантию, перетянутую на поясе веревкой, поверх полотняной рубахи и коротких бридж, а также ботинки, ласкавшие стопы мягким мехом. Ученикам не позволяли допускать излишеств, как в мыслях, так и в одежде и в еде.
— Контролируя желания, мы становимся хозяевами не только тела, но и собственных мыслей. В храме соблазна много страстей, избегай их, как можешь, — вещал наставник.
— Серые и черные робы снуют повсюду, будто тени пропащих душ. Уста братьев не знают сладости вина и губ женщины и источают лишь сухие фразы заученных догматов. Я знаю слишком много из того, что хочу попробовать! — притворно возмущался мальчик, достигший четырнадцатилетия, почем зря — выбора у него не было.
— Молчать! — порой взвинчивался старик, замахнувшись палкой, служившей как во вспомогательных, так и в воспитательных средствах.
— Кажется, я слишком мягок с тобой, Сьен, — обреченно вздохнул Амадеус, на миг став еще старше и дряхлее. Его доброта питала симпатию ученика, переросшую в привязанность, хоть и учитель не редко потчевал мальца свистящим выпадом палки. Обида грелась под сердцем не долго, особенно быстро она проходила, когда старик брал с собой мальчика, посещая город неподалеку от храма. Они торговались до последнего дрейка с купцами и лавочниками, а ночевали в тавернах, где не смолкала разгульная лютня. В такие дни и ночи Сьен действительно наполнялся жизнью. Он чувствовал себя непринужденно в общении с представителями самых разных профессий и рас и был по-детски любознателен.
— Нет выше власти, чем власть над собой, запомни это, мальчик, — старый монах смотрел на голубое пламя, плескавшееся в глазах ученика, как пиво в кружке. — Человек, покоривший и обуздавший самого себя, способен владеть умами и желаниями многих! — Юноше было трудно спорить со старцем, хоть и очень хотелось. Свобода манила неизведанной далью, заставляя его и мыслить и мечтать о другой жизни. Он демонстрировал покорность, уважая своего старика, но в душе таил необъяснимую тоску.
Урок №3. Для глупца мир вокруг — тьма. Сила и свет в разуме и глазах твоих.
— Знание стремится к мудрости так, как жизнь стремится к смерти — смиренно и бесповоротно, — говорил наставник.
— Библиотека Ордена — сокровищница, где каждый свиток пергамента — алмаз величиной с кулак, но только если ты как клинком владеешь воображением! — Сьен надувал тонкие губы, бросая на старика хитрый взгляд из-под шапки рыжих вьющихся волос.
— Книги увеличивают возраст вдвое, оттачивая ум, — вторил Амадеус, становясь пунцовым от гнева.
— Но стены монастыря — клетка, пусть даже и одна из самых просветленных клеток мира, — блестящие, как ледники гор Джерол, глаза мальчишки закатывались к потолку, выражая непримиримую скуку. Он знал, что это бесило учителя, и непременно последует наказание, но вкус воли и непокорности с годами становился все слаще.
Впрочем, Амадеус, осознав, что побои тщетны, нашел слабое место подопечного. "У каждого своя страстишка", — говаривал старый лис.
Он поставил на самолюбие и тщеславие юного гордеца, орудуя усмешкой и ядом фраз, как мечом и кинжалом. Так старец добился несравненно лучшего результата, что не могло не обеспокоить — непослушный мальчишка был гораздо хитрее, чем казался. А самое главное - Люсьен был отравлен мечтами, словно смертельными парами и зловониями болот Чернотопья.
Однажды Амадеус перестал брать его с собой на ярмарки, удвоил нагрузки и работы по хозяйственным нуждам, а все свободное время заставлял просиживать над книгами и учениями других монахов.
— Я уже устал от книг! Сколько можно... — Всякий раз, с красными опухшими глазами, вздыхал Люсьен.
— Столько, сколько нужно. Никогда не ожидаешь какое знание пригодится завтра. Ты должен знать много, очень много.
"Да, учитель", — думал мальчик. — "Я знаю и читаю больше, чем ты думаешь"
Сьен давно нашел способ посещать тайную библиотеку, где книги были несравненно интересней, ибо повествовали о том, о чем ученикам запрещено было даже думать. О том пели песни в тавернах. Об огромном и чертовски интересном мире, расположенном за границей монастыря. По большому счету, только долг, совесть и неопытность мешали Люсьену сбежать, все же он был обязан монахам своей жизнью. "Долг и добродетель" — напоминал себе юноша в часы особой тоски.
Урок №4. Жизнь человека опасна, кровь его — вино для зверья.
Всегда были те, кто пытался нарушить покой монахов в их Обители. Мародеры не гнушались любыми крохами, а кучка проповедников казалась легкой добычей. Поэтому учеников обучали ведению боя без оружия и доспехов. Поначалу Люсьену было тяжело. Будучи невысокого роста, он был достаточно юрким, чтобы увернуться от тяжелых ударов, но атаковать сил не хватало. Однако с каждым днем он рос и крепчал, и вскоре превратился в крепкого ловкого, голубоглазого юношу с гривой волос цвета червонного золота, сплетенных в "конский хвост".
— Даже самый крепкий камень мастерства могут сточить волны усердия, — говорил учитель.
— Терпению меня научила любовь, — говорил ученик, щадя сердце учителя. "Скорее уж розги!" — думал он про себя.
Гораздо позже ученикам выдали шесты — деревянные палки длиной в полтора метра. Ловкие руки Сьена виртуозно овладели орудием. Однажды ему выдали посох, окованный сталью в виде мотылька на конце — символа храма.
Урок №5. Ложь вьет гнездо, не гнушаясь деревьями мудрости.
Ослепшие чтецы доживают свой век, осмысляя то, что открыл им Свиток, в Храме Мотылька Предка. Ведомый любопытством и непокорством, Люсьен случайно проник в древние катакомбы, тщательно охраняемые прекрасно обученными монахами. Тайна, скрывающаяся там, отозвалась неприятным чувством в груди парня. Его обманули, вернее недосказали всей правды. Парень терпел многое, дабы стать монахом, но ложь и пренебрежение стерпеть не смог. Ему не доверяли. Обида прожгла тщеславное сердце.
"Сплетни — уловки для правды и гул боевого рога для лжи", — говорил Амадеус.
Утверждалось, что информация, записанная на Свитке — незыблема. Внутри катакомб Люсьен обнаружил таинственный камень, мерцающий синим магическим светом. Позже в недрах Библиотеки, он нашел и разгадку. Это был Камень Севиллы. Его предназначение — возможность переписать историю.
Урок №6. Воображение — самый страшный враг трезвого разума.
— Почему нельзя использовать силы, которым нас обучают здесь, на благо еще большее? Мы можем изменить мир, сделать его лучше, намного лучше, но вместо этого лишаем себя зрения и дышим пылью склепа до конца своих дней! — после той "находки" вопросы мальчика неизменно пытались подвести учителя к ней.
— Неужели ты и правда надеешься сделать его лучше? Надежда — мастерица подделывать истину. От брака фантазии с желанием рождаются чудовища. Ты не сможешь контролировать силу, получившую доступ к твоему сердцу. Придержи ретивых коней юности, иначе к старости останешься с клячей!
— Но кому нужна мудрость, скрытая в запретах и самоограничениях, запрятанная в катакомбах монастыря?
После этого разговора Амадеус как будто стал подозревать ученика в чем-то, чаще колотя того взглядом, нежели палкой. Люсьен осознал, что как бы он ни привык к старику, тот никогда не доверится наглому юнцу, покусившемуся на святыню ордена. Кажется, слишком поздно учитель спохватился, как далеко отпустил поводья.
Урок №7. Испытывай Фортуну, иначе поплатишься за пренебрежение.
"Старый шарлатан однажды поймет, что мир меняется по воле сильных людей, а не пророчеств"
Этот урок мальчик вывел сам. Он украл камень. Люсьен бежал в ночь, от души хлебнув свежего ветра свободы. Он вспоминал о наставнике не без горечи — некоторые ссадины на руках все еще жгло от ударов, но сильнее жгло недоверие, неприятно ухая в животе. Монахи учили его владеть своими чувствами, но решение покинуть Храм ворвалось в хрупкий внутренний мир как порыв ледяного ветра.
Несколько дней погоня шла по пятам, но беглец неизменно был быстрей, опьяненный безумством.
— Хитрость — глашатай благоразумия, но там лишь, где жизнь не ведает добродетели, — говорил учитель.
— Я запомню, — неизменно лукавой улыбкой стрелял Люсьен, получая палкой по рукам, прятавшим голову от удара.
— Однажды ты погибнешь за свой острый язык! - В сердцах выпалил в очередной раз разъряившийся учитель, но резко осекся. Люсьен нахмурился, глядя на него исподлобья
— Прости, мальчик мой, — неловко, как будто извиняясь, замялся Амадеус. — Твой долг — заботиться о нуждах храма, а в его пределах с тобой, конечно же, ничего не случиться.
— Даже не знаю, что лучше, легкая смерть с улыбкой на устах или жизнь в клетке до конца своих дней? — пробормотал Сьен неразборчиво.
Урок №8. Возраст — показатель продолжительности жизни тела, а не ума.
— Зрелость человека проявляется в изысканности вкуса, утонченности ума, основательности суждений и безупречности желаний, — часто повторял учитель в последние дни, словно чувствуя, как сильно бунтует сердце ученика. Он воспитывал не будущего жреца, но сына, однако слишком поздно осознал ошибку.
Ветер шуршал листвой, холод забирался под мантию, но до сердца ему было не добраться. Люсьен сохранил много тепла, что вбивал в него наставник долгие годы. Тепло это было сродни пару, исходящему от ледников, ибо осознать истинную силу любви к приемному отцу ему придется еще не скоро.
Люсьен нервно улыбнулся мечтам, парившим в безоблачном небе желаний. Он радовался победе, первому шагу на пути к истинному познанию себя, но сердце стучало от страха. Он решился на шаг, который изменит все вокруг него, но не его самого. Половина в нем навсегда останется монахом. Мир, несомненно, был опасен для оголодавшего звереныша, но в рукавах мантии таилось множество уроков. И юноша собирался написать немало своих. Возможно, целую книгу. "Мир меняется по воле сильных людей, а не пророчеств. Я докажу всем, что способен на многое". Парень не собирался отступать от того, чему учил его Амадеус — нести добро, свет, справедливость и прочую подобную храмовую чепуху, которой он был напичкан. "Но у меня свои методы". Порой и лжецы носят маску справедливости и добра. Чтобы добродетель торжествовала не только в сказках, ей нужны приемы посерьезней.
"Даже монахи не стесняются средств", — Люсьен горько усмехнулся. Он не сомневался, что скоро эйфория пройдет, и вся тяжесть поступка обрушится на него, раздавив как таракана, но — не сейчас. И, возможно, если бежать, не останавливаясь, то — никогда. Камень Севиллы приятно согревал кожу, излучая тепло сквозь внутренний карман мантии, но Сьен не знал, что с ним делать. Украв его, он потешил себя, но не имел больших пороков, чем гордость и глупость, и искренне надеялся, что найдутся и достоинства в противовес. Откровенно говоря, он уже жалел о содеянном, но обратного пути не было. Многое еще предстояло обдумать.
Аккуратно приземлившись на тропу, Люсьен перехватил посох в правую руку, поправил заплечную сумку и двинулся в противоположном от преследователей направлении.