Я впервые увидел его на обочине. Я ждал, пока обломки разрежут, чтобы вытащить тебя. Машина выглядела так, словно ее сбросили с большой высоты. Внутренности двигателя разбросало по дорожному полотну. Словно вода под землей.
---
Они остановили движение аж до самого перекрестка у Сэндфорда и подъехали по запасной полосе, словно радиосигналы с другой звезды. Им нужна была двадцать одна минута на прибытие. Я видел, как Пол засекал это время на часах в точности до секунды.

Мне всё сложней понять, где заканчивается отшельник, и начинаемся мы с Полом. Нас вплели в мокрое покрывало, и им пытаются закрыть утечку на дне лодки, сдержать океан. Шея болит от наблюдения за антенной; вместе с ней пульсирует точка в моем животе, где, я уверен, уже начал образовываться новый камень. В моих снах он становится точной копией жены Лота, с повернутой головой, смотрящей на трассу, на приближающийся транспорт, в вакууме рокового спокойствия.

Луна над перекрестком у Сэндфорда, фары в твоих глазах. Доннелли ехал на серой бездонной легковушке, все дорожные существа поднялись спеть ему. Разные символы неаккуратно начертаны на стенах скалы моего неспокойствия. Моя жизнь стала простой электросхемой. Все мои чайки взлетели – они больше не обитают на этих скалах. Притяжение Луны над перекрестком у Сэндфорда слишком сильное.

Химические диаграммы были на кофейной кружке, что он дал мне – липкой у ручки, где дрожали его руки. Он работал на фармацевтическую компанию в офисе на окраине Вулвергемптона. Он возвращался с конференции по продажам из Экстера: строил стратегический план по проталкиванию йогурта понижающего кислотность на европейский рынок. Можно было проследить связи пальцем, соединить точки и активировать новые соединения."
---
Химические диаграммы были нарисованы на плакатах в комнате ожидания. Мне это казалось уместным – натюрмортные абстракции процессов, которые уже начали разлагать твои нервы и мускулы в соседней комнате. Я пичкаю себя диазепамом, как когда-то пичкал себя информацией для экзамена по химии. Я закрепляю свои планы долгой и счастливой жизни."
---
Химические пятна были на дорожном покрытии: жидкость из кондиционера, тормозная жидкость и бензин. Он сидел и ждал на обочине, продолжая нюхать свои пальцы, словно не мог понять или узнать их запах. Он сказал, что возвращался с конференции по продажам в Экстере; он остановился выпить на прощание перед этим, но следил за своим потреблением. Был слышен звук сирен над стоящим транспортом."
---
Пол на обочине, возле съезда на Дамаск, дрожащий и замерзший, в перьях и жалости; все сигналы, направляющиеся как транспорт через схемы соединений наших внутренностей, эти плохо написанные лодки с оторванным дном на вздутиях, навсегда выбрасывают нас на берег."

Дорогая Эстер. Я встретился с Полом. Отправился в небольшое паломничество. Моим Дамаском стал двухквартирный дом на окраине Вулвергемптона. Мы пили кофе у него на кухне и пытались завести разговор. И хотя он знал, что я не ждал извинений, объяснений или расплаты, – его все равно сбивал с ног и повергал в панику вмятый капот его машины. Ответственность состарила его. Как и мы с тобой, он уже переступил мыслимую черту жизни.

Камни в моем животе сделают меня тяжелей, и мой спуск будет ровным и точным. Я пробьюсь сквозь туман этих богом забытых таблеток и получу ясность. Мое сознание забито, мои вены узки. Будет чудо, если моя нога не сгниет до того, как я доберусь до вершины. На схеме незаклинивающего тормоза двадцать одно соединение, на островах обитает двадцать один вид чаек, от перекрестка у Сэндфорда и поворота домой – двадцать одна миля. Всё это не может быть, не станет совпадением."
Я черпаю эту воду в поисках костей отшельника, следов Доннелли, следов стада Якобсона, пустой бутылки, которая бы стала уликой против него. Я обыскал этот отрезок шоссе уже двадцать один раз, пытаясь восстановить траекторию, найти точку, где остановилось его сердце, и всё, что он мог видеть – луна над перекрестком Сэндфорда. Он не был пьян, Эстер, он вовсе не был пьян, и не был виноват – его подставили сходящиеся линии. Это не естественное состояние: чайки не летают так низко над трассой, заставляя его потерять управление. Краска на его машине содралась линиями, как инфекция, которая подбирается к моему сердцу.
---
Дорогая Эстер. Каждый шаг мне дается сложней и тяжелей. Я тащу труп Доннелли на спине по скалам и всё, что я от него слышу, – это виноватый шепот, его напоминания, его сожженные письма, его аккуратно сложенную одежду. Он говорит мне, что я не был пьян.

Когда Пол встал мертвым килем вверх по дороге в Дамаск, его оживили ударами камней с обочины в грудь. Он был безжизненным двадцать одну минуту, вполне достаточно для того, чтобы запасы кислорода в его мозгу уменьшились и породили галлюцинации, ощущение вознесения. У меня заканчиваются болеутоляющие, и свет луны становится почти невыносимо ярким.
---
Я потащу ногу за собой; я потащу ее как смятую легковушку, с пробитыми шинами и тянущимися искрами в потускневших фарах моих глаз. У меня заканчиваются болеутоляющие, и я следую за свечением лунного дома. Когда Пол встал мертвым килем вверх по дороге в Дамаск, его сердце запустили вновь проводами от аккумулятора смятой легковушки; нужно было сделать двадцать одну попытку, чтобы убедить его проснуться.

Химические диаграммы были нарисованы на плакатах в комнате ожидания. Мне это казалось уместным – натюрмортные абстракции процессов, которые уже начали разлагать твои нервы и мускулы в соседней комнате